Избранные произведения. В 3 т. Т. 3: Псалом; Детоубийца

22
18
20
22
24
26
28
30

Первый из народа. Так-то оно лучше. Чем смеяться ему, пусть поплачет с иными.

Посадский. А вы откель движетесь?

Селивестр. С Пустоозерья. Возле Печоры жили, в ста верстах от Ледового моря.

Второй мужик. Далеко. Слыхивал, там и пахотной-то земли нет, один лишь тундряной, звериный и морской промысел.

Селивестр. Мы каторжные, там камень били да мерзлоту долбили.

Мещанка. И у меня там сродственники. Скажи, не слыхал ли, будет ли послабление для штрафованных в прошедшее царство?

Селивестр. Облегчение судьбы будет, хоть и не каждому, по обычаю сменять наказанных кончившегося царствования новыми ссыльными царствования наступившего.

Идет манифестация. Несут портреты Петра, Екатерины и хоругви. Впереди Феофан Прокопович с крестом. Звонят колокола.

Феофан. Россияне, что сие есть?! До чего мы дожили, россияне?! Петра Великого погребаем. Но, оставляя нас, разрушением тела своего, дух свой оставил нам.

Крики из манифестации: «За государя и отечество! За императора нашего!»

Второй мужик (глядя на проходящую манифестацию, тихо). Император. Много он народу перетер.

Проходит несколько придворных. Среди них Толстой и Мусин-Пушкин.

Толстой (утирает слезы). Пятьдесят три года государю было. Мог бы жить долго, если б не натура. Такой деятельности никто не выдержит.

Мусин-Пушкин. Одно утешает, Петр Великий оставил сей суетной свет и все свои мысли теперь обратил к Богу.

Толстой. Да, теперь государь в покое, а два дня мучился и кричал от жестоких болей. Лекаря пустили кровь, она была густа и тяжела. Потом обессилел от лекарств, лишь стонал. По просьбе императрицы ему дали микстуру для утешения.

Мусин-Пушкин. Сейчас долго стоял я у гроба и смотрел. Меня поразило выражение бледного лица на фоне красной подушки. Верхняя часть лица запечатлена величавым спокойствием. Мысли нет более, но выражение ее осталось. Такой красоты я не видел никогда. А в нижней части лица жизнь еще как будто не застыла. Уста сжаты гневом и скорбью. Они как будто дрожат.

Толстой. Этот человек дал нам право на гисторию и едва не один заявил наше гисторическое призвание. (Проходят, беседуя.)

Селивестр. Петр начинается с буквы — покой. Однак веревка делает из мирной литеры виселицу.

Мещанка. Так будет ли теперь народу облегчение, понять не могу?

Второй мужик. Будет, когда камень почнет плавати, а хмель почнет тонути.