Все течет

Варвара слышала всё это, и слова прачек нисколько не оскорбили её, наоборот, они подняли в ней внезапную бодрость. Она улыбнулась в ответ: это была её среда, слой, из которого она вышла и к которому принадлежала, – там безделье казалось бедствием, грехом, преступлением, пороком. Они были правы: трудящийся человек имеет право презирать бездельников.

К тому времени у Варвары уже выработался метод в суждении о людях. Так, начальницу гимназии, которая открыто и явно презирала её, Варвара уважала больше, чем докторшу, которая все ещё носилась с ней. Первая имела основание, твёрдую – пусть ложную – веру во что-то своё. Она служила тому, была врагом перемен, но не носила маски. Вторая «строила» – на личном основании, без добра в душе, далёкая от понимания и жалости к человеку. Как она обрадовалась, впервые увидев тощее тело Варвары! Как настаивала на ежемесячных проверках состояния пациентки, и как омрачилось её лицо при виде, что Варвара поправляется и невозможно уже делать её лозунгом борьбы. Тот факт, что Варвара страдала, болела, – сам по себе – был ей безразличен. Ей нужен был лишь «факт» для громогласных выступлений. Даже и Фому Камкова Варвара понимала теперь по-иному: он являлся продуктом жизни и воспитания, где «человек человеку – волк», – и сам жил, выл и грыз по-волчьи.

«Эти женщины у реки, на берегу – труженицы. Это они – родоначальницы племён и народов. Им бы памятники ставить на площадях, – думала Варвара, – их бы должно опекать государство и защищать закон, и о них должны писать книги, от них учиться философии жизни».

Но Варвара давно поняла выгоды молчания. Она не была общительной и мыслями ни с кем не делилась, предпочитая их держать про себя.

Глава XV

Обязанная сообщить о причине пропуска классов, Варвара объявила в канцелярии гимназии о смерти матери. И снова вопрос о Варваре Бублик вступил в сложную фазу, и имя её появилось первым на повестке ближайшего заседания родительского комитета.

– Раз допущенная ошибка неизменно ведёт за собою неприятные следствия, – такими словами начальница гимназии открыла заседание, – недолго мы отдыхали: я снова вижу имя Варвары Бублик на нашей повестке. Доложите комитету, в чём заключается дело, – обратилась она к инспектрисе.

– Мать ученицы Варвары Бублик умерла на прошлой неделе. Ученица эта не имеет ни родственников, ни близких друзей семьи. В гимназии она также не образовала ни с кем тесной дружбы. Варвара Бублик одинока в полном смысле этого слова. По моей просьбе она изложила свои планы на будущее. Она предполагает продолжать учение до полного окончания курса гимназии, а также и продолжать предоставленные ей нами частные уроки. Жить она будет там же, жилище, по её словам, её собственное и свободно от долгов. Заработка её, по её словам, достаточно для скромной жизни. Это всё.

– Ха! – воскликнула начальница гимназии, стукнув ладонью по столу, и её лицо побагровело от гнева. – На самой окраине города, в грязной слободке, в Нахаловке, в своей избушке будет проживать одиноко шестнадцатилетняя девушка, ученица нашей гимназии. И «это всё!» – как вы сказали. Сама по себе будет жить мадемуазель Бублик, ибо таков её собственный план. Надеюсь, теперь, – обратилась она к комитету, – вы понимаете, что не красноречия ради я неустанно указывала на неуместность пребывания такой ученицы в нашей гимназии. Сколько раз – без аллегорий, в прямом, не в переносном смысле – обращала я внимание ваше, родители, на этот факт. Я не могла своею властью – без вины и без повода – удалить ученицу, вы же не взяли на себя инициативы удалить её, устроив где-либо в другой школе. Несколько лет она принадлежала нам, и невозможно теперь её удалить лишь за то, что на прошлой неделе умерла её мать. В данный момент уже нет места для принципиальных рассуждений и дебатов, потому что сейчас, в поздний вечер, покуда мы рассуждаем, в слободке, в избушке Варвара Бублик одна коротает ночь. Матери шестнадцатилетних дочерей, подумайте об этом! Вы знаете худую славу слободки. Я уверена, ни одна из ваших дочерей и не была там никогда. Всё, что случится там с мадемуазель Бублик, поставится в связь с жизнью гимназии, с репутацией наших детей. В молве ли города или в газетах она будет названа гимназисткой. Так пусть эта ночь будет последней, проведённой Варварой в избушке, в слободке. З а в т р а у т р о м она д о л ж н а перейти на другую квартиру и там пребывать до окончания гимназии. Дело это спешное и сложное. Подумайте: вот здесь, не сходя с места, нам предстоит устроить то, чего мы не удосужились сделать в течение семи лет пребывания мадемуазель Бублик с нами. Мы должны найти для неё приличное её положению место жительства на те двадцать месяцев, что она будет в гимназии. Я говорю, должны, ибо, после её семилетнего пребывания в гимназии, что бы она ни сделала, что бы с ней ни случилось в избушке, в слободке – всё имеет прямое отношение к нам. Её поведение – то или другое – есть наше дело, дело нашей чести, ибо, в глазах общества, мы её воспитали. И вот прошу вас: консервативно или либерально, революционно или же чисто по-евангельски, но решите проблему, дайте мне ваш ответ, ваши планы тут же и сию минуту, так как дело не может ждать. В простых словах: не возьмёт ли кто Варвару Бублик к себе, в свою семью и свой дом на двадцать месяцев. Я вся – просьба и внимание. Прошу – предлагайте!

Она замолкла. Ответа не было. Все глаза смотрели вниз или в сторону. Молодая докторша была углублена в какой-то чертёж.

– Хм! – мрачно произнесла начальница. – Никто! Дайте мне подумать. Не слышу предложений взять мадемуазель Бублик в семью ни на евангельских, ни на революционных началах. Будем искать ей п л а т н у ю квартиру. Перенесём нашу проблему на грубо материалистический, то есть на чисто финансовый базис. Хоть и немного, девица наша может сама платить за своё содержание. Раз скромна плата, искать надо людей победнее, потому что, как видите, даже и учась в лучшей школе края, Варвара Бублик о б р е ч е н а с у д ь б о ю пребывать в среде бедняков. Что мы ни делаем для неё, она фатально возвращается к среде, её породившей. Итак, начинаем искать ей квартиру. Каковы наши требования? Прежде всего, хотя и за низкую плату, мы желаем её поместить в приличный, безупречный дом, населённый добродетельными людьми с ничем не запятнанной репутацией. Только под таким решением может подписаться родительский комитет, не правда ли? Далее, помещение для данной девицы должно быть здоровым и чистым – иначе ч т о ж е с к а ж е т н а ш д о к т о р?! В доме том должна царить здоровая моральная атмосфера. И всё это только – во-первых. Во-вторых, люди в том доме должны быть честными тружениками, дабы не подать нашей ученице примеров праздности, ибо именно праздность более всего губительна для бедных классов. Домохозяева данной жилицы должны, с одной стороны, сами бьггь твёрдо убеждены в преимуществе добродетельной жизни над жизнью порочной, а с другой… увы!., они же должны тайно от неё и явно для нас допустить и кое-какие отступления от строгой морали, – прошу, не возмущайтесь даже молча и внутренне! – они должны с л е д и т ь за Варварой и – в с л у ч а е ч е г о – немедленно и тайно д о н о с и т ь о её поступках сюда, в школу, госпоже инспектрисе, чтоб мы могли в самом начале пресечь возможное зло. Ибо, по моим наблюдениям, перед нами девица решительного характера и натура, так сказать, скрытого горения, температура которого извне не поддаётся учёту. Такая многообещающая девица д о л ж н а иметь глаз над собою. И вот всё это нам нужно найти за низкую плату и немедленно. Люди, берущие Варвару, должны быть л и ч н о знакомы, хорошо известны кому-либо из родителей, чтобы сведения о жилице текли в естественной форме разговора между знакомыми. Я кончила. Вопрос: кто из присутствующих может предложить для нашей цели своих дальних родственников, бедных друзей или подчинённых по службе – с ручательством или, скажем, с уверенностью в годности места? Я слушаю.

Длительное молчание было ей ответом.

– Что ж, – вздохнула начальница, – видно, судьба моя связана с этой Варварой. Вы предоставляете решение мне? Так я понимаю?

Помолчав и не слыша возражений, она начала:

– Так вот, мой план для неё: поместим Варвару к портнихе Полине Смирновой. Она отвечает всем требованиям. Вы все её знаете, она у всех шьёт на дому. Она одинока, её женская репутация безупречна. Она великая труженица. Она скромна и бедна. А главное, завися от вас, н е п о с м е е т отказаться.

Вздох облегчения пронёсся по залу. «Удивительно, как это м н е не пришло в голову!» – подумала не одна дама.

– Предложение принимается? Подымите, пожалуйста, руки, кто «за». Единогласно! – сказала начальница. – Благодарю вас! Переходим ко второму вопросу повестки…

Глава XVI

Полина Смирнова была, без сомнения, лучшей портнихой в городе. Шила она только для дам высшего общества, да и тем только праздничные наряды. Всю работу она выполняла сама, не имея помощниц, не доверяя ни одного стежка чужим рукам. Она была страстно ревнива ко всему, что касалось её работы.

То были годы сложных дамских фасонов, обильных отделок, мелких воланов, вышивок, складочек, рюшей. Имея помощниц, Полина легко зарабатывала бы в десять раз больше. При её системе всё делать самой – Полина была бедна. К тому же она не только шила: создав туалет, она проявляла к нему прямо-таки материнское отношение: она приходила к моменту, когда он надевался, и сама наряжала – бесплатно – заказчицу. Она мышью сновала по полу со ртом, полным булавок, или же, в углу потемнее, стояла с горячим утюгом наготове. Она внезапно возникала перед дамой, когда та возвращалась с приёма, из театра или с бала, помогала раздеться, сама прятала платье в гардероб. Утром она была снова там, осматривала платье, подшивала, подчищала, разглаживала и помещала в гардероб уже готовым для другого раза. И это делалось бесплатно, бесшумно, молча. Неудивительно, что ею дорожили клиентки и её лист был заполнен фамилиями на очереди.