Перед бурей

22
18
20
22
24
26
28
30

Они продолжали молчать. Она чувствовала ужас в этой тишине и, подчиняясь ей, тоже уже не крича, зашептала:

– Что это значит?.. С кем что случилось?..

Став посреди комнаты, она переводила взгляд от одного к другому, шепча:

– Но мы все здесь… Мы все здесь и все вместе… Что же? – И вдруг, поняв, страшно крикнула: – Жорж! Это Жорж! О, я всегда это знала! Он погиб? Умер?

Отец и мать кинулись к ней, обнимая её, поддерживая. Она билась в их руках, крича бессвязно. Было страшно видеть такое страдание в таком молодом существе. Они старались подвести её к дивану и уложить, но она сопротивлялась, стремясь бежать куда-то, спасаясь от своего несчастья.

– Не держите меня!.. Не держите! Пустите!..

В дверях стояли ещё не знающие о беде,' испуганные слуги, не решаясь войти. Глаша с воплем метнулась в комнату.

– Говорите мне!.. Говорите мне, что случилось. – кричала Мила. – Я сейчас умру – говорите! Где он погиб? Как он умер?

Она кричала всё это чужим, незнакомым голосом. Не она сама, в ней кричала боль, захлебываясь своим криком. От её крика зазвенел хрусталь на полках.

– Папа, – сказала она вдруг упавшим голосом, как будто придя в себя. – Папа, – повторила она умоляюще, нежно, – ты любишь меня, пожалей: умер?

Отец молчал.

– Посмотри на меня, – прошептала она ещё тише, – видишь, как мне больно? Видишь: я умираю. Скажи: он мёртв?

– Хуже, чем мёртв, – сказал наконец генерал, видя, что невозможно дольше молчать и надо положить конец этому.

– Хуже, чем мёртв?.. – повторила она, ужасаясь.

Она вдруг выпрямилась. Напряжение было во всём её теле, и она казалась высокой-высокой.

Заговорила тётя Анна Валериановна. Её голос был твёрд, внешне спокоен.

– Мила, крепись. Это не только несчастье, что сегодня случилось, это и позор также. Помни, ты – Головина, откажись от прошлого и постарайся забыть. Ты с нами теперь, не с ним. Мы все вместе должны встретить это несчастье и перенести его с достоинством.

– Не говорите так! не говорите мне так! – снова закричала Мила, вырываясь из объятий тёти, шатаясь.: – Ч т о п е р е н о с и т ь, если он жив? Я больше ничего и не хочу. Он жив! Что он? Почему я потеряла его? Где он? Скажите мне, скажите! – И она побежала к двери.

Теперь все они – отец, мать, братья, – нежно её обнимая, уговаривая, укладывали её на диван. Она, казалось, минутами теряла сознание, но снова приходя в себя, кричала: «Пустите! Где он?»

Лицо её было цвета пепла, страшно, страшнее, чем её крики.