Ария смерти

– Да.

– В Тоске все полицейские плохие, – напомнила певица.

– Что ж, мы придем и докажем, что не все.

Эти слова вызвали у Флавии улыбку, зато сам Брунетти почему-то вспомнил о лейтенанте Скарпе.

23

Заверив Флавию, что они с Вианелло подежурят в театре во время двух последних спектаклей, Брунетти ушел. Глянув на часы, он удивился тому, что скоро девять вечера. Комиссар позвонил Паоле, чтобы сказать, что он уже выходит и будет дома минут через пятнадцать. Она пробормотала что-то, чего он не понял, и повесила трубку.

Брунетти набрал номер Вианелло. Тот был дома, ну, или где-то, где есть телевизор, поскольку на заднем плане слышались откровенно неестественные голоса итальянских актеров, озвучивающих иностранный фильм. Вианелло попросил подождать, и посторонний шум стал тише – наверное, инспектор вышел в другую комнату. Брунетти объяснил, на что «подписал» их обоих, и получил ответ, что перспектива провести два вечера в опере кажется Вианелло куда привлекательнее, чем просмотр сериала Downton Abbey, который он терпеть не может, а Надя обожает.

– А нельзя организовать ежедневные дежурства? Ну, пока это «мыло» не закончится?

Брунетти засмеялся и попрощался с инспектором до завтрашнего утра. Подходя к мосту Академии, комиссар услышал шум приближающегося справа водного трамвая и ускорил шаг, чтобы успеть на него. Брунетти повезло: это оказался «номер первый», который подходил к его дому ближе, чем трамвай номер два. Комиссар вошел в пассажирский салон, намереваясь присесть, и внезапное тепло замкнутого пространства спровоцировало у него приступ усталости, подобный тому, что случился в больнице. Брунетти повернулся лицом к носу катера, чтобы не видеть других пассажиров, но ощущение жара не прошло, и слабость тоже. В надежде, что на свежем воздухе ему станет легче, комиссар вернулся на палубу и прислонился спиной к окну кабины. Но нет, дурацкая вялость никуда не делась. «Вот как, оказывается, чувствуют себя старики, – сказал он себе. – Сонливость, которая накатывает на тебя, как только ты входишь в теплую комнату (и лучше бы рядом оказалась стеночка, чтобы опереться на нее и остаться в вертикальном положении, а не заснуть), и страстное желание поскорее попасть домой, в постель».

Комиссар вышел на остановке «Сан-Сильвестро», прошел по подземному переходу, свернул налево, а чуть позже – на главную калле, оттуда – снова налево, и вот он, его дом! Вставляя ключ в замок, Брунетти подумал, что ему надо одолеть еще пять лестничных пролетов. Когда они переедут в палаццо Фальер, лучше не станет: там ступенек не меньше, хотя семья почти не пользуется двумя верхними этажами.

Три года назад конте попросил инженера проверить, можно ли снабдить дом лифтом. Целый месяц стены простукивали, и вымеряли, и дырявили тоненькими сверлами, после чего инженер сказал, что нет, лифт в этом здании они установить не смогут. Конте поинтересовался, не поможет ли делу тот факт, что в числе его одноклассников – сопринтенденте[77] Директората изящных искусств. И незамедлительно получил ответ: лет десять тому назад этот аргумент имел бы некую силу и значимость, но сейчас ситуация иная, поэтому лифта не будет.

Конте с нескрываемым удивлением спросил, как же так, ведь множество палацци, принадлежащих друзьям его молодости, ныне переделаны в гостиницы, и все до единой – с лифтами.

– Ах, синьоре конте, – отвечал инженер, – вы говорите о коммерческих проектах, поэтому им разрешения, конечно, выдают.

– А я всего лишь престарелый венецианец?! – воскликнул граф. – И мой комфорт никого не волнует?

– В сравнении с комфортом богатых туристов – нет, синьоре, – ответил инженер, перед тем как уйти.

Поскольку он тоже был сыном старинного школьного приятеля конте, счет инженер выставлять не стал, и тесть Гвидо, по той же причине, отправил ему дюжину ящиков вина.

Вспоминая эту историю, Брунетти незаметно поднялся на свой этаж. Вошел в квартиру, повесил пиджак на вешалку и направился в гостиную, откуда доносились голоса. Домочадцы сгрудились на диване перед телевизором. На экране люди в нарядах начала прошлого века сидели за длинным, богато сервированным столом. Гора фруктов на блюде, стоявшем по центру, была высотой с лошадь, а чтобы выстирать и отгладить скатерть – даже если предположить, что она когда-нибудь сможет высохнуть, – понадобился бы день работы и слаженные усилия целого штата домашней прислуги.

– Downton Abbey, I presume?[78] – спросил Брунетти по-английски.

Это замечание было встречено сердитым «Чш-ш-ш! Тише!» от всех троих. На экране дама внушительного телосложения, но, похоже, не столь впечатляющего ума, как раз заявила, что не привыкла к такому обращению, на что другая, сидящая напротив, ответила, что не нужно воспринимать это на свой счет – она никого не хотела обидеть.

– И я тоже не хочу!