Флавия решительно мотнула головой:
– Нет.
Словно противники, учуявшие краткий перерыв в бою, собеседники расселись по своим креслам. Какое-то время они старательно соблюдали тишину, пока Брунетти не решил, что пора подвести итог.
– Если не считать вещей, пропавших из гримерки в разных городах, телефонного звонка твоей подруге и цветов, случалось ли еще что-нибудь, что может быть связано с нашим делом?
Флавия отмела такую вероятность.
– Может, кто-то подходил поблагодарить тебя после спектакля и был особенно настойчив?
Она метнула в комиссара внимательный взгляд и снова покачала головой.
– Или, по твоему мнению, кто-то вел себя странно?
Флавия поставила локти на колени, обхватила подбородок руками и стала синхронно оттягивать кожу на щеках – от уголков губ и в сторону. Раз, другой, третий… Потом сложила ладони вместе, будто в молитве, и прижала указательные пальцы к губам. Коротко кивнула, по-прежнему не говоря ни слова. Потом кивнула еще несколько раз.
– Да. Был один случай.
– Рассказывай!
Женщина выпрямилась на сиденье.
– Это было в Лондоне. В тот вечер, когда впервые появились эти цветы.
Флавия посмотрела на Брунетти, потом опустила голову и снова прижала пальцы ко рту. Но поздно: она уже начала рассказывать.
– Это женщина. Думаю, француженка, но не уверена.
– На каком языке вы с ней разговаривали? – поинтересовался Брунетти.
Флавии понадобилось полминуты на то, чтобы вспомнить.
– По-итальянски. Но у нее был акцент. Такой обычно бывает у испанцев, но она могла быть и француженкой. Вела она себя, как француженка.
– Что это значит? – спросил комиссар.
– Испанцы – теплее, дружелюбнее. С первой фразы говорят тебе