Привычным жестом, словно они старинные друзья, Флавия взяла Брунетти за запястье, перевернула и посмотрела на часы. И тут же показалась ему гораздо более усталой.
– Лучше бы я пела Лауретту, – проговорила она и, увидев на лице комиссара недоумение, пояснила: – В
– Потому что ей не приходится прыгать? – предположил Брунетти.
Флавия улыбнулась. Мелочь, но он все-таки запомнил…
– И это тоже. Но главное – у нее всего одна ария.
– Артисты! – буркнул Брунетти.
Певица снова засмеялась, подумав о том, что и полицейские наверняка устали.
– Придется еще немного подождать. На то, чтобы снять с себя все это, мне понадобится некоторое время, – проговорила Флавия, проводя ладонями по сценическому костюму.
Брунетти глянул по сторонам, но театральных охранников поблизости не наблюдалось.
– А где твои гориллы?
– А, ушли! – ответила Флавия. – Я сказала им, что после спектакля со мной будут полицейские, они и проводят меня в костюмерную.
Подобно Ариадне, она знала дорогу, сворачивала налево и направо без колебаний и в считанные минуты привела Брунетти и Вианелло к искомой двери. Сидящая тут же, в коридоре, женщина при виде Флавии встала.
– Я не бастую, синьора! – с явным раздражением сказала она. – Это удел ленивых болванов, рабочих сцены.
Оставив при себе замечание насчет солидарности трудящихся, Брунетти спросил:
– Когда началась забастовка?
– О, минут двадцать назад. Уже несколько недель они грозились это сделать, и сегодня профсоюз проголосовал за.
– Однако вы не согласны?
– В стране финансовый кризис, а эти болваны бастуют, – сказала костюмерша с еще бо́льшим раздражением. – Конечно, мы не будем этого делать! Они безумцы.
– Чем это грозит театру? – спросил комиссар.
– Декорации останутся неразобранными, и те, кто придет на завтрашний дневной концерт, будут любоваться замком Сант-Анджело под музыку Брамса.