Тишина длилась слишком долго. Брунетти решил рискнуть. Он чуть-чуть приподнял голову над верхней ступенькой и посмотрел туда, где только что разговаривали. Флавия глядела в пустой зрительный зал. Та, другая, стояла рядом с ней, но к Брунетти была повернута спиной. Певица была в своей повседневной одежде, свитере и брюках, и при этом – в полном гриме, разве что без парика и тиары. Черты ее лица, подчеркнутые макияжем, который кое-где размазался, кое-где потек от пота, с близкого расстояния казались гротескными.
Флавия вскочила на парапет и, посмотрев мимо женщины, которая оставалась стоять на прежнем месте, увидела Брунетти. Выражение ее лица ничуть не изменилось. Певица наклонилась, чтобы помочь женщине подняться, но та проигнорировала протянутую руку, как и то, что на этой руке кровь, и с усилием взгромоздилась на парапет рядом с Флавией. Удерживая равновесие, незнакомка раскинула руки, и нож чиркнул так близко от лица певицы, что та едва успела увернуться.
Брунетти снова сгорбился и посмотрел вниз, в сторону «кармана». В прорехе между полотнищами маячило лицо Вианелло, казавшееся отсюда бледным, как у привидения. Инспектор жестом дал ему понять, что на сцене они по-прежнему одни. Брунетти нагнул голову еще ниже и прислушался.
– Да, он ее любил, – подтвердила Флавия даже с некоторым ожесточением. – Но Тоска не любила его и теперь проклинает. Вот что вы должны передать в этой сцене, если хотите, чтобы она возымела эффект.
Гнев в ее голосе был едва уловим, и Флавия постаралась приглушить его еще больше.
– Просто попробуйте! – мягко, как доброжелательный учитель, предложила она. – Можно спеть это даже резким, срывающимся голосом, если хотите. Чтобы передать свою ненависть. Это должно помочь.
– Мой голос не бывает резким, – возразила та, другая.
– Нет, конечно, – поспешно проговорила Флавия, словно не желая тратить время на то, чтобы комментировать очевидное. – Я хотела сказать, вы можете добавить резкости, чуточку, ради эффекта. Вот так!
И она показала, что имеет в виду, спев
– Ваше мнение? – спросила Флавия. – Срывающийся голос делает ее гнев очевидным. И потом, у Тоски есть причины для злости.
Тон, которым это было сказано, заставил Брунетти вскинуть голову и посмотреть на источник гнева. Может, Флавии угрожают ножом?
Нет, незнакомка стоит спокойно, лицом к Флавии, внимая каждому ее слову…
– Поднимите руки к небу, выше, выше! – продолжала певица. – К небу, где ждет вас Господь! И выкрикните имя Скарпиа.
Женщина оставалась неподвижной; она смотрела на Флавию и молчала.
– Ну же, попробуйте! В таких сценах певцы ощущают особенную свободу.
Флавия частично заслоняла от Брунетти ту, другую, но он увидел, как незнакомка поднимает левую руку, а потом и правую, в которой был нож. Постояв так пару секунд, она крикнула:
Эта мысль заставила его зажмуриться, а когда Брунетти снова открыл глаза, он увидел, как Флавия отшатывается от той, другой, как будто уворачиваясь от ножа. В панике ища опоры на узком парапете, певица закачалась и одной рукой взмахнула в опасной близости от лица незнакомки. Та от неожиданности уронила нож и дернулась вперед, чтобы на лету схватить его. Это резкое движение плюс вес собственного тела увлекли ее к самому краю парапета. Еще одно неверное движение – и она упала.
Брунетти привстал, ожидая услышать шелест пенополистиролового матраса, на который Флавия падала вот уже две недели. Но вместо этого после продолжительной паузы, которая в действительности продлилась не более трех секунд, снизу донесся глухой звук. Гораздо ниже платформы с матрасом.
Флавия постояла, глядя в пространство перед собой, потом присела на краешек парапета и, опустив голову, сгорбилась. Брунетти услышал чьи-то торопливые шаги внизу, на сцене, но не стал выяснять, кто это, а взбежал наверх.
Комиссар приблизился к певице и опустился на одно колено рядом с ней.