– Теперь попробуйте спеть фразу:
– Покажите, как это должно звучать, – попросила женщина спокойно. – Я не понимаю.
–
От этих звуков кровь стыла в жилах. Она знает, что обречена, близится ее час… Все лучшее – прожито. Марио умер, и она вот-вот умрет.
Пистолет был у Брунетти с собой, однако с этой позиции он не мог полагаться на свою меткость. Комиссар пропускал тренировочную стрельбу – напрасная трата времени, – и вот результат: он так близко к потенциальной убийце и не может ей помешать! А если он выскочит на крышу, эта сумасшедшая с равной степенью вероятности может ударить ножом Флавию или броситься на него.
– Ее имя Флория, а не Флавия, – поправила наставницу женщина с ножом.
– Да, конечно, – согласилась певица, то ли всхлипывая, то ли икая.
– И тогда она видит солдат, да? – спросила женщина.
– Да. Они бегут вверх по ступенькам.
Сигнал? Просьба? Или банальное описание действия? По голосу Флавии этого нельзя было понять.
– И она заскакивает на парапет?
– Да. Вот тут! Парапет довольно низкий. Его всегда делают низким, чтобы удобно было на него вскакивать. Но из зрительного зала он кажется выше.
– Куда она потом падает?
– По ту сторону стены на специальной платформе лежит огромный матрас. Худшее, что может случиться, – это если он сработает наподобие батута и зрители на галерке увидят твою взлетающую руку или ногу.
Голос Флавии снова был спокойным, приятным, чуть ли не будничным.
– Со мной однажды случилось такое. В Париже, много лет назад. Кто-то в зале даже засмеялся, но это чепуха. Матрас толстый, из десяти с лишним слоев резины и специального пластика. Падать на него даже приятно.
Тут Флавия попыталась привлечь внимание собеседницы – и Брунетти – к опере.
– Реплика, обращенная к Скарпиа, требует большой сосредоточенности. Вы произносите его имя и грозите, что встретитесь с ним перед Господом. Тоска убивает себя – что является грехом, – но верит, что будет прощена. И напоминает душе Скарпиа, что судить их будут вместе и ему прощения не видать.
– Но ведь он ее любил, – усомнилась женщина.
– А она его – нет, – ответила Флавия равнодушно, словно зная, что эти слова могут убить ее, но ей уже все равно.