Ария смерти

– Дивная мысль, комиссарио! – отозвалась молодая женщина. – И почему она не пришла мне в голову? Разумеется, я выразилась фигурально. Мне всего лишь хочется, чтобы он отсюда исчез!

Брунетти знал ее достаточно хорошо, чтобы за этими шутливыми словами услышать лязг обоюдоострой стали. И, выбрав верную интонацию, поинтересовался:

– Что он натворил?

– Вы знаете, что он ненавидит Альвизе? – спросила синьорина Элеттра, удивив комиссара своим прямодушием.

Лейтенант Скарпа, после того как несколько лет назад его назначили в квестуру, сперва обхаживал Альвизе – именно так это выглядело, – но вскоре понял, что любезность этого офицера распространяется равно на всех и нового коллегу он ничем не выделяет. Тогда ситуация резко изменилась: лейтенант не упускал возможности указать начальству на многочисленные промахи офицера Альвизе. И это при том, что не блещущего сообразительностью Альвизе все ценили за порядочность, лояльность и смелость – качества, которых недоставало некоторым его более смекалистым коллегам. Но ненависть, как и любовь, приходит без спроса, и для нее все средства хороши…

– Знаю, – ответил Брунетти после паузы.

– Так вот: Скарпа настрочил на него официальную жалобу.

– Ему? – спросил Брунетти, усугубляя это вопиющее нарушение протокола кивком в сторону кабинета виче-квесторе Джузеппе Патты.

– Хуже! Префекту и квесторе, – назвала синьорина Элеттра двух главнейших полицейских начальников Венеции.

– И что было в этой жалобе?

– Скарпа обвинил Альвизе в применении насилия.

Не веря своим ушам, Брунетти обернулся к Вианелло, и тот воскликнул: «Альвизе – и применение насилия!», тоном умудрившись подчеркнуть, какой это абсурд, после чего посмотрел на синьорину Элеттру, привлекая к ней и внимание шефа.

– Лейтенант обвиняет его в нападении на участника уличного протеста, состоявшегося на прошлой неделе, – сказала молодая женщина.

– Когда Скарпа это сделал? – спросил Брунетти.

Он своими глазами видел протестующих на Пьяццале-Рома. Это была наскоро организованная акция с участием примерно сотни безработных мужчин, которым удалось перекрыть движение в город и обратно. Ни предупреждений, ни заявок на мероприятие от протестующих не поступало, поэтому полицейские явились с опозданием. К их приезду водители уже яростно переругивались с демонстрантами и отличить одних от других было трудно, исключение – те, кто остался сидеть в своих авто. Приезд полицейских в масках и шлемах, придававших им сходство со страшными жуками, и внезапный дождь умерили пыл протестующих, и те потихоньку разошлись.

Правда, один все-таки упал или был сбит с ног, ударился головой о бордюр, и его на скорой увезли в больницу. Свидетель происшествия там, на площади, заявил, что бедняга споткнулся о флаг, брошенный демонстрантами.

Через два дня четверо бастовавших явились в квестуру с заявлением, что их товарища повалил ударами дубинки офицер Альвизе, – они и имя знали! – причем это произошло у них на глазах. Оказывается, эти четверо были членами того же профсоюза, что и пострадавший от предполагаемого нападения. Полицейские связались по телефону с виче-квесторе, который и поручил расследование лейтенанту Скарпе. Тот для начала отстранил офицера Альвизе от обязанностей без сохранения заработной платы – до выяснения обстоятельств.

Брунетти слушал с возрастающим удивлением. Такого у них в квестуре еще не бывало. И как, бога ради, Альвизе теперь будет платить за аренду жилья?

– Альвизе известили об этом, – продолжала синьорина Элеттра, – и уже через час нам трижды позвонили газетчики – два национальных издания и Il Gazzettino. – Она глянула на Вианелло, потом – на Брунетти. – Никто из репортеров не признался, откуда у них эта информация. Лишь один спросил: правда ли, что Альвизе уже не первый раз так отличился?

Брунетти оглянулся, услышав глуховатый смешок Вианелло.