Ария смерти

22
18
20
22
24
26
28
30

Комиссар вернулся, чтобы еще разок взглянуть на пострадавшую, но, не доходя до кровати, услышал ее тихое посапывание. Выйдя из больницы, он направился на кампо Санти-Джованни-э-Паоло[49].

С боков базилика была обнесена строительными лесами, и несмотря на то что стояли они уже много лет, Брунетти так и не смог вспомнить, когда последний раз видел на них хотя бы одного рабочего. Под влиянием момента комиссар вошел внутрь. Охранник, сидящий в деревянной будке справа от входа, тут же окликнул его. В прошлое свое посещение Брунетти не заметил ни его, ни будки.

– Вы – житель Венеции? – спросил охранник.

Брунетти неожиданно рассердился – скорее даже потому, что мужчина говорил по-итальянски с иностранным акцентом. Кем еще может быть человек в деловом костюме, в девять утра идущий в церковь? Комиссар наклонился, чтобы посмотреть через стекло на того, кто задал этот вопрос.

– Scusi, Signore![50] – почтительно проговорил охранник. – Но мне положено спрашивать.

Это успокоило Брунетти. Охранник всего лишь выполняет свою работу, и притом ведет себя вежливо.

– Да, я местный, – сказал комиссар и, хотя в этом не было ни малейшей надобности, уточнил: – Пришел поставить свечку за упокой души своей матери.

Охранник широко улыбнулся и тут же прикрыл рот ладонью, скрывая отсутствие некоторых зубов.

– Дело хорошее, – сказал он.

– Хотите, и за вашу поставлю?

Рука тут же опустилась, рот приоткрылся от удивления.

– Да, будьте так добры! – проговорил охранник.

Брунетти направился к главному алтарю, чувствуя, как при виде этой залитой светом красоты на душе у него тоже становится светлее. Солнце проникало внутрь через восточные окна, исчерчивая плиточный пол разноцветными узорами. По обе стороны нефа – символы былого могущества Венеции, могилы дожей и их жен, покоящихся тут уже много столетий. Комиссар демонстративно отвернулся от триптиха Беллини: после последней реставрации на него было больно смотреть.

В правом рукаве трансепта[51] Брунетти притормозил, чтобы полюбоваться одним из шести регистров витражного окна: комиссар с годами утратил способность впитывать слишком большую порцию красоты за раз и поэтому старался по возможности дозировать удовольствие одним-двумя шедеврами. На витраже была изображена четверка мускулистых святых с копьями.

Его мать особенно благоговела перед всадником слева, убийцей дракона, попеременно считая его то святым Георгием, то святым же Фео́дором Ти́роном. Тогда Брунетти не догадался спросить, чем он ей так мил, а теперь уже и не узнаешь… Для себя он решил, что это потому, что его мать терпеть не могла всякого рода притеснителей, а разве есть более опасные притеснители, чем дракон? Комиссар вынул из кармана монету в один евро и бросил ее в металлическую коробку. На эту сумму ему полагалось две свечки. Брунетти зажег одну от горящей уже свечи и от нее же – вторую. Потом поставил их в средний ряд, отступил и подождал немного, чтобы убедиться, что пламя не погаснет.

– Одна – для матери того парня у входа, – прошептал Брунетти, чтобы там наверху случайно не перепутали и не записали обе свечки в актив его покойной матушки.

Еще раз, на прощание, комиссар посмотрел на святого (который за столько лет стал ему чуть ли не приятелем), кивнул и повернул к выходу. Шагая по проходу, Брунетти нарочно смотрел под ноги, дабы не перегружать себя впечатлениями, но и узорчатый пол здесь был чудо как хорош…

На выходе комиссар пригнулся, поймал взгляд охранника и сказал:

– Сделано!

По пути к квесту́ре[52] Брунетти перебирал в уме, что ему нужно выяснить: во-первых, расположение камер наблюдения; во-вторых, наименования госорганов, которым они принадлежат. И не факт, что разные структуры органов правопорядка захотят открывать свои рабочие секреты даже друг другу, да и согласятся ли они сделать это добровольно или же придется брать ордер у судьи?