– Лет десять-одиннадцать в Черепашьем озере никто не плавал, – говорил папа.
Я лично считаю, что никто не должен там купаться. Но люди забывают. Они забывают хорошее и забывают плохое. Они забыли, что озеро может загореться. Они забыли, что мертвая лошадь может как по волшебству исчезать и появляться.
Индейцы – странный народ, вот что я вам скажу.
Короче, в тот знойный летний день мы с Рауди протопали несколько километров от моего дома до Черепашьего озера. Всю дорогу я думал об огне и лошадях, но Рауди об этом не сказал, не-а. Он бы назвал меня неженкой или ссыкуном. Сказал бы, что это детячьи рассказки. Сказал бы, что в такое пекло окунуться в холодное озере – самое то.
И тут я вижу у дороги эту здоровущую сосну, этого монстра.
Какая же она была высокая, и зеленая, и красивая… Единственный небоскреб в резервации, понимаете?
– Обожаю это дерево, – сказал я.
– Это потому что ты гомик-древолюб, – выдал Рауди.
– Никакой я не гомик-древолюб, – говорю.
– А чего ж тогда ты любишь пихать хрен в дырки от сучков?
– Я пихаю хрен только в те деревья, которые женского пола.
Рауди выдал свой знаменитый смех – лавину из «ха-ха» и «хи-хи».
Я обожал его смешить. Только я умел это делать.
– Слушь, – сказал он, – знаешь, что нам надо сделать?
Вот не люблю я, когда Рауди задает этот вопрос. Это означало, что мы собираемся сделать что-то опасное.
– И что нам надо сделать? – спрашиваю.
– Надо залезть на этого монстра.
– На это дерево?
– Нет, на твою большущую башку, – сказал он. – Конечно, я говорю об этом дереве. Самом большом дереве в резервации.
Это не обсуждалось. Я должен был забраться на дерево. Рауди знал, что я должен забраться на дерево вместе с ним. Я не мог слинять. Не на этом строилась наша дружба.