– Мы умрем, – сказал я.
– Возможно, – согласился Рауди.
Мы подошли к дереву и посмотрели вверх. Очень высоко. Меня замутило.
– Ты первый, – сказал Рауди.
Я плюнул на руки, потер их и дотянулся до нижней ветки. Подтянулся до следующей. Потом до следующей, и до следующей, и до следующей. Рауди карабкался следом.
Ветка за веткой – мы с Рауди продвигались к вершине дерева, к самому небу.
Чем выше, тем тоньше становились ветки. Выдержат ли они наш вес? Я всё ждал, что одна из них сломается и я упаду и разобьюсь в лепешку.
Но этого не произошло.
Они выдержали.
Мы с Рауди всё лезли, и лезли, и лезли, и долезли до верха. Ну, почти. Даже Рауди побоялся наступить на самые тонкие ветки. Так что мы остановились метрах в трех от верхушки. Не на самой, но достаточно близко, чтобы назвать это верхушкой.
Мы крепко прижимались к стволу, а дерево покачивалось на ветру.
Мне было, конечно, страшно до жути… но и весело, понимаете?
Мы качались больше чем в тридцати метрах над землей. Нам открылся обзор на много миль вокруг. Вся резервация, от края до края. Весь наш мир. Весь наш мир был в тот момент зелено-золотистый.
– Ух ты, – сказал я.
– Красиво, – кивнул Рауди. – Никогда не видел такой красоты.
Впервые я слышал от него такие речи.
Мы просидели наверху час или два. Слезать не хотелось. Я думал – вот бы нам остаться здесь и умереть. Может, лет через двести какие-нибудь ученые обнаружат на верхушке дерева скелеты двух мальчишек.
Но Рауди разрушил чары.
Он перданул. Смачно так. Смачно, вонюче и громоподобно.
– Господи, – сказал я, – кажись, ты убил дерево.