— Не спится? — интересуется он, откинувшись в кресле и осматривая мой незамысловатый наряд, да еще так долго, что по телу пронеслось волнение, а капелька холодного пота потекла по спине. Почему он так себя ведет. Что я сделала неправильно?
— День был насыщенный. — отвечаю и быстро смотрю за окно, где Париж, как новогодняя елка.
— Представляю. Наверное, глупо было держать вас обеих, как заключенных, но я перестраховщик.
— Знаю, — киваю я, вспоминая, как у меня брали анализы в первый день у него дома.
— Не стой там, закрой двери и иди сюда, — такое простое требование, а у меня уже фантазия разыгралась и я представила чем это «иди сюда» может закончиться.
И эти извращения не вызвали ни капли отвращения, тем более что следы от плетки уже совсем стерлись и мне неожиданно захотелось новых.
Особенно, когда объект вожделения так близко. Еще ближе. И вот я почти до него дошла и встала за спиной.
Руки на плечи, легкое движение по шеи у воротника и он тут же задирает голову.
— Я так устал…
— От меня? — испуганно шепчу я, но только усмехается и целует одну из рук.
— Нет, какие-то уроды хотя обрушить наши акции, приходится бороться, чтобы не потерять компанию.
— Но ведь она не единственная… — удивленно вскидываю брови. Судя по информации в журнале Форбс, Давид покупает компании, а потом как механик чинит, и запускает двигатель снова.
— Нет, но там тоже работают люди, и я за них отвечаю.
Правильность его суждений, ответственность его натуры повысила температуру в моем теле, и я ощутила, как часто бьется сердце.
— Вы очень хороший человек.
— Если ты в это веришь, то ты идиотка, — усмехается он и прикрывает глаза, я так и вожу по кромке шеи и начинаю легонько массировать плечи такого сложного, непонятного человека. — Когда я начинал, то шел по головам и мне было без разницы, кто и что при этом теряет. Я всегда думал в первую очередь о своих желаниях и конечно деньгах.
— Тщеславие не самый худший грех, на самом деле, тем более вы помогаете другим людям зарабатывать деньги, — продолжаю я массировать мощные плечи через белую рубашку с закатанными руками, из-под которых виднеются сильные увитые венами руки.
Руки, что могут, как возвысить, так и повергнуть в адское пекло.
— А какой худший? — открывает он на мгновение глаза и тянет ко мне руку, трогает губы, водит по ним пальцем, щекоча и лаская меня.
— Воровство, как мне кажется. Особенно если у человека крадут возможность сказать «нет» — тихо, но твердо говорю я, думая о том, как у меня эту возможность отбирают уже второй раз.