— А зачем ты держишь плед с подушкой в кабинете? — спросил Володя, жуя бутерброд и кутаясь в тот самый плед. Юра тем временем ловко — в халате ему было удобнее, чем Володе, — откупоривал ром.
— Потому что по графику у меня тихий час с шести до семи вечера.
— Кстати, а расскажи подробнее про свой график? Может быть, он у тебя где-то записан?
— Нет. — Юра улыбнулся. — Не записан. Я тебе его и так расскажу.
— Расскажи сейчас, я запишу.
Юра ухмыльнулся:
— Даже так?
— Ну да. — Володя достал телефон и открыл заметки. — Мне ведь важно знать, когда тебе удобно общаться, а когда тебя лучше не отвлекать. Да и вообще…
До поздней ночи Володя дарил Юре ласку и сам получал её. Но даже в самые сладкие моменты его не покидали тяжёлые мысли.
Ведь невозможно же влюбиться во второй раз в одного и того же человека? Даже в теории такого никак не может быть, а с Володей это случилось в действительности. Но раз невозможное произошло, объяснение только одно: они — животные, и никакой святой природы в их чувствах нет, есть только первобытное, дикое. Гормоны и феромоны. Это так примитивно, но Володю действительно будоражил его запах. Ни о каком бессмертии души или судьбе в таком случае не шло и речи. Хотя бы потому, что если есть душа и судьба, значит, существовал и Бог, значит, они — грешники и должны гореть в аду. Но они горели скорее в райском пламени, чем в адском. Но горели — это правда.
Только огонь больше не согревал, а обжигал. Ведь сколько ни обнимай, ни целуй, ни говори, сколько ни копи воспоминания, всё мало — они не перевесят предстоящей тоски, они уже не перевешивают её. Уже страшно, уже плохо, уже тоскливо. От осознания, что эти часы — последние, сжалось сердце, а в груди разверзлась пропасть. Подобно чёрной дыре, она засасывала в себя вот-вот обретённую радость и тут же уничтожала её. И вдруг в голову закралась крамольная мысль: быстрее бы настало утро.
И утро настало. Володя проснулся по будильнику и краем глаза заметил, что Юра, лёжа рядом, даже не шелохнулся, будто не услышал его звон. Он молча уставился в одну точку.
— Что с тобой? — спросил Володя, обнимая.
— Надо вставать, — прошептал Юра.
— Юр, ну чего ты? Не грусти. Мы ведь всё сможем, правда? Это ведь не пустое обещание прийти через десять лет под иву, а реальный план действий, так ведь?
— Я не хочу становиться воспоминанием, — одними губами произнёс Юра. — Не снова.
— Всё зависит только от нас, — уверенно заявил Володя, хотя от слов Юры сердце сжалось с такой силой, будто по нему пошла глубокая трещина.
Вставать не хотелось, но пришлось. Они умылись, позавтракали — и завертелось. День пролетел как будто на перемотке, оставив в памяти лишь редкие кадры.
Сборы, вещи, чемодан. Машина. Дорога в тишине. Аэропорт. Шум, духота, толпы народа. И боль. Чудовищное усилие над собой, чтобы выпустить Юру из объятий.
А в голове — одна мысль: «Надо резко, как будто отрываешь пластырь, расцепить руки и уйти. Не тянуть — прямо сейчас, пока не осознал, пока импульс понимания не дошёл до мозга».