— Знаешь, у Рахманинова был ужасный творческий кризис, такой тяжёлый, что привёл к глубокой депрессии. Он не смог побороть её сам и обратился к психотерапевту. И тот его вылечил. Вскоре Рахманинов написал свой шедевральный второй фортепианный концерт и посвятил его врачу. Хочешь, я сыграю его тебе? Хочешь?
Раньше Володя сразу же ответил бы, что, конечно, хочет. А теперь задумался. Нет, Володя хотел другого: чтобы Юра пришёл к нему той ночью и помог справиться с паникой. Чтобы Юра перестал пить, чтобы стал самим собой. И, главное, Володя хотел никогда больше не чувствовать себя брошенным. Все эти желания были искренними, но несбыточными, поэтому он лишь вздохнул и устало сказал, направляясь в кабинет:
— Конечно хочу.
Слушая Юрину игру, Володя растерялся. Ему стало грустно и одновременно радостно. Он смотрел на Юру, сидящего за пианино, и видел, как неизвестная магия превращает слабого человека в сильного, а его тоску — в радость. Видел, как эта магия наполняет Юрину душу теплом, лечит.
Да, Юра не пришёл, когда Володя в нём так нуждался, ну и что с того? Юра попросту не знал, как сильно в тот момент был необходим ему. Ведь если бы знал, то точно пришёл. Вот только он и сам мучился. Если бы не его кризис, не было бы вообще ничего: ни паники, ни одиночества, ни запаха рома, ни осколков на полу.
Когда одному плохо, другой должен быть сильным, чтобы помочь и поддержать, но так вышло, что в ту ночь сильным не смог оставаться никто из них.
Устав сдерживать сумбур эмоций, Володя шагнул к Юре вплотную. Положил ладонь на плечо, стиснул. Юра упёрся затылком в Володин живот, посмотрел на него снизу вверх. В его карих глазах, как в зеркале, Володя увидел своё отражение. В Юриных тёмных зрачках он тоже был тёмным.
Другую ладонь Володя положил Юре на шею, погладил пальцами подбородок.
— Ай, щекотно, — тот, улыбнувшись, съёжился.
Юра нажал не на ту клавишу. Нахмурился, тут же опустил голову, уставился на клавиатуру. А Володю не волновала его ошибка, фальшивая нота ничуть не испортила произведения, и он продолжил нежно гладить большим пальцем старый шрам на любимом подбородке, любимые скулы и шею.
Юра не стал играть концерт Рахманинова до конца. Опустил руки, будто уронил — они повисли плетьми вдоль тела.
Магия музыки закончилась, но Володя не хотел отпускать Юру.
— Я боюсь за тебя, — прошептал он.
— Не бойся. Ангела дала мне контакт хорошего психиатра, завтра я поеду к нему. Отвезёшь?
Володя замер. Молча уставился в никуда, осознавая, что Юра сам хочет пойти к врачу. Володя понимал, что его личный опыт «лечения» не имел ничего общего с реальной медициной. Но никакие доводы рассудка не могли побороть старую фобию. Хотел того Володя или нет, в его сознании «психиатр» невольно становился синонимом слова «палач».
— Не надо, — прохрипел он, борясь с желанием закричать.
— Я пойду, — ответил Юра негромко, но твёрдо. — Пора что-то менять.
Володя отпустил Юрино плечо и развернул к себе. Оглядел его с ног до головы, ища в его позе и выражении лица решимость. Но ни тени решимости в Юре не было — он ёжился то ли от неуверенности, то ли от холода. Который день он ходил в Володином халате. Юра мёрз постоянно и потому кутался в него как в шубу, но при этом не поддевал ни футболок, ни брюк. Обычно Володины мысли крутились вокруг того, что скрыто под халатом, а вовсе не вокруг того, чтобы заставить Юру одеться нормально. Но сейчас, глядя, как он кутается, Володя захотел согреть его.
Он медленно опустился на пол.
— Менять надо что-то, но не себя, — прошептал он и уткнулся в его колени лицом. — Эти люди могут изменить тебя. Ты знаешь, насколько они могут быть опасны.