Нужно было всего-то произнести «Да», но ещё никогда Володя не давился этим словом так, что от удушья жгло глаза.
— Вова, ты педераст? — повторил отец.
Володя всхлипнул, кивнул, но не осмелился поднять голову. Стыдно. Так стыдно, что мог только смотреть вниз, на белую скатерть, на которую падали и расплывались уродливыми пятнами крупные капли — слёзы.
Мать жалобно заплакала, слишком по-детски хныкая. Отец молчал.
— Помоги мне, — давясь словами, произнёс Володя, — найди врача.
— Кто ещё знает об этом? — холодно, будто бы равнодушно, спросил отец.
Володя знал, что это притворство, всего-то защитная реакция отца, пройдёт минута-другая — и он взорвётся.
— Никто, — тихо ответил он.
— У тебя с кем-то это уже было?
— Ни с кем.
— Ясно, — сказал отец и вышел из кухни.
Они остались вдвоём с матерью, она взяла его за руку и жалобно прощебетала:
— У тебя ведь ещё не было девушки, да? Может быть, всё пройдёт само, может быть, не стоит посвящать в это лишних людей?
Володя собирался ответить, но тут в комнату влетел разъярённый отец. Володя предвидел его реакцию, даже не удивился.
— Как ты смеешь так поступать с нами? За что? Столько сил в тебя вложено, и чем ты нам отплатил?
— Я знаю, что виноват! Я прошу у вас помощи!
— Прощения проси!
— Прости. — Он посмотрел отцу в глаза, затем повернулся к матери. — Мама, прости.
Отец заставил мать встать из-за стола, взял за руку и увёл в спальню. Володя ждал, что скоро родители выйдут, но те не появились ни через полчаса, ни через час. А Володя ждал. Сидел за столом, смотрел на свои ладони, с силой сжимая и разжимая кулаки, боролся с безумным желанием опустить их под горячую воду.
Когда старые часы пробили полночь, Володя поднялся, но, вместо того чтобы устремиться в ванную, завернул к родительской спальне.