Вот и хорошо. От истерики они благополучно ушли. Сказываются многочисленные сеансы психоанализа.
– Напугала я тебя, Василиса?
– Немножко. – Девочка шмыгнула носом. – Неожиданно как-то…
Да уж, неожиданно – это слабо сказано!
– А зачем ты меня нарисовала? – спросила Мирослава самым легким своим тоном, самым ласковым своим голосом.
– Вас?! – Василиса удивилась до такой степени, что даже отстранилась. – Я вас не рисовала, Мирослава Сергеевна!
– А это кто? – Она указала пальцем на девочку на рисунке.
– Не знаю. – Василиса пожала плечами. – Это просто девочка… По памяти.
– По какой памяти? Откуда ты вообще взяла этот сюжет, Вася?
Мирослава сначала сказала, а потом уже укорила себя за фамильярное «Вася». Вот она, к примеру, не позволяла посторонним называть себя Мирой. Только своим, только самым близким. Но обошлось, Василиса, кажется, даже не заметила.
– Это мне приснилось, – сказала она шепотом. – Мне сейчас все время это снится.
– Башня?
– Башня. Девочка и…
– И – кто? – Мирослава затаила дыхание.
– И Хозяйка свечей. – Быстрым движением Василиса сдернула рисунок с мольберта и принялась рвать его на мелкие кусочки.
– Ты зачем? – так же шепотом спросила Мирослава, хотя стоило спросить совсем о другом.
– Еще нарисую. – Василиса швырнула обрывки в ведро для мусора. – Я сейчас могу рисовать только вот это. – Она жалобно всхлипнула. – Всегда одно и тоже! Представляете?!
Мирослава представляла. Она не знала, где корни этого чувства, но Василису понимала очень хорошо.
– Может тебе пока лучше вообще какое-то время не рисовать? – спросила она. – Если тебя это тревожит. Вот я, к примеру, перестала…
А ведь она и в самом деле перестала! Не просто так, ее что-то заставило отказаться от рисования. Просто она пока не может вспомнить, что именно.