– Брешут, что они очаровательны, – заключил Ерошка.
Куклы заворчали разными голосами тут и там:
– Господа, куда вы прётесь?..
– Эти русские вечно выпендриваются…
– Ребята, на места, я – директор…
– Мы к шкафиной щели, – виновато сказал Прошка.
– Воздуха хочем, – оправдывался Ерошка.
– Сидеть! – рявкнула басом Жигонь, и всё стихло.
Через минуту звенящей тишины послышался шёпот:
– Сядьте же, а то она родит.
В следующий миг послышался мощный удар, дверь шкафа распахнулась, и внутрь хлынул солнечный свет из окна напротив. Это сделала Жигонь своей крохотной, но крепкой головёнкой с буклями.
– Браво, – сказали некоторые механически.
Жигонь зевнула и заявила:
– По Парижу скучаю.
– Кто же по нему не скучает, – послышались голоса.
– Мадам, – сказал деревянный еврейский Портной, галантно поцеловав Жигонину лапу, – от вас ещё не было сказки!
Все попросили что-нибудь о Париже.
– Об одном парижанине пятнадцатого века, – помолчав, сказала Жигонь. – Его звали Вийон, Франсуа Вийон. Он родился в Париже и прожил жизнь поэта, бродяги и пьяницы.
– А он так и не смог ничего получить за свои стихи, чтобы не бродить? – спросили несколько голосов сразу (куклы знают горькую сторону странствий).
– Хорошо получают издатели после смерти автора, – со знанием дела кивал себе деревянный еврей.