Любовь и проклятие камня

— Сам подумай, ты пригласил фамильного врача к простой рабыне!

— Она не рабыня! — тихо, но твердо сказал капитан.

— Что?

— Она не рабыня! И ее дети тоже!

— Сопляк, ты как говоришь с отцом? — брызжа слюной, взвизгнул старик.

— Отец, я всегда вас уважал, но в этот раз по-вашему не будет! — сказал, поднявшись, Соджун.

— Что???

— Она не рабыня и никогда ею не станет, — проговорил молодой мужчина, и отец оторопел. А ведь и правда, этот мальчишка верит в то, что говорит. Вон глаза какие!

– Во всяком случае, пока я жив, — закончил тот и, поклонившись, вышел. Старик от злости ударил несколько раз по резному столику кулаком.

«В волю вошел мальчишка! Пора подрезать крылышки! А то того и гляди самого из дома выставят! Это ж срам какой!!!— ярился про себя старик. Он хорошо знал своего сына. Знал, что тот давно сохнет по жене предателя Пак Шиу. —Ведьма! Как есть ведьма! Околдовала мальчишку!»

Старый интриган задумался над тем, что происходило у него дома.

«Уж я найду, как показать, кто в доме хозяин»,— решил он, усмехнувшись. У него всегда был запрятан козырь. Нужно только дождаться момента. А ждать старик всегда умел…

Соджун долго ходил под окнами, где спала Елень. Там горел светец, Гаыль сидела, склонив голову над госпожой. Закрывая глаза, он вновь видел ее висящей на веревках. Кулаки сжались сами собой. И все же он решился. Неслышно ступая, он подошел и открыл дверь в комнату. Тут отчетливо пахло лекарствами и какими-то благовониями. Рабыня спала, приткнувшись к столику, а Елень лежала укрытой одеялом до плеч. Гаыль ее вымыла и причесала. Тяжелая темная коса змеей покоилась рядом.

Соджун опустился на одно колено и поправил на любимой одеяло. Взгляд скользнул по дорогому осунувшемуся лицу. Темные круги лежали под глазами, один синяк был на скуле, второй — на подбородке. И нижняя губа припухла. Еще днем он касался этих губ губами…

Это воспоминание было совсем некстати. Желание горячей волной начало подниматься в нем. Во рту тут же пересохло.

«Вот ведь», — подумал он, разозлившись.

Он поправил одеяло, повернул светец, придвинув к нему чашку с водой, и вышел, оглянувшись еще раз на пороге. Одеяло едва заметно поднималось на груди, но любовь всей его жизни была жива. Для него это было самым важным на данный момент. С остальным он справится. Он в это верил.

Дети Елень пообвыкли в доме, шмыгали мышками по двору: не видно, не слышно их. Чжонку несколько раз сталкивался с Сонъи. Та замирала на месте, низко кланялась и убегала, не поднимая глаз. Ей было неловко, ему тоже. Хванге смотрел затравленно по сторонам. Слуги их не трогали. Старый политик молчал, и Соджуна это настораживало.

Госпожа очнулась через два дня. Тело казалось тяжелым, чужим и не слушалось. Взгляд скользнул по светлому потолку, по незнакомым стенам. В комнате пахло травами. За окном кто-то напевал. Было слышно, как тихо постукивает пест по дну горшка.

«Растирают что-то»,— лениво подумала Елень и попыталась сесть. Тело, не желая повиноваться, заныло, казалось, всеми косточками. Руки и вовсе были чужими, не обопрешься. Женщина кое-как, сжав зубы, приподнялась и едва не упала назад — чья-то сильная горячая ладонь, легшая между лопаток, поддержала. Она — эта ладонь — принадлежала мужчине. Елень чувствовала его рядом: ее правое плечо упиралось в широкую грудь, гыткым из лиловых и белых бусин аметиста коснулся щеки; она видела колено и вторую руку, такую загорелую, лежащую поверх него…