И тогда я прошу её о том, о чём мы с Катей договорились просить. Чтобы она взяла нас к себе, в свой приют. Мы говорим: уж лучше быть здесь, в монастыре, чем там, в интернате. Мы будем делать всё, что нужно, только бы оставила нас у себя. Это ненадолго, на два года, а потом уже Кате исполнится восемнадцать, и она оформит опекунство и на меня, и на отца, и на Кристину. И уже никто не посмеет поселить нас ни в какое учреждение. Для нас главное – ближе к дому.
Да что вы, девочки, отвечает она, у нас ведь приют ещё не совсем обустроен, да и с документами ещё не всё в порядке, да и условия у нас такие строгие, подъём рано, молитвы, служба, потом помощь по хозяйству, а вам ведь ещё учиться надо. А работы у нас много, и по огороду, там картошку надо будет копать, и в храме убираться, и вот сейчас корова появилась, её надо доить, да и вообще сейчас дел невпроворот, стройка к тому же никогда не кончается.
Нет, ничего, это не так страшно, отвечаем мы, мы будем вставать рано, и будем исполнять всякие послушания, мы ведь умеем кое-что, можем научиться петь на клиросе, мы ведь пели когда-то хорошо. Нам бы только остаться здесь, рядом с домом».
А ещё посты, говорит она, вам будет трудно поститься, вы ведь не привыкли. Это как раз неважно, чуть ли не хором отвечаем мы, – мы едим мало, а сейчас вообще перестали есть, потому что не хочется…
Матушка Антония вздыхала и крестилась, качала головой. «Ну не знаю, что вам сказать, сейчас многое про вашего отца говорят, не знаю, правду или нет, но кем бы он там ни был, я о нём всё равно хорошее думаю, он помогал мне, хоть он человек резкий и нервный, но я молюсь о нём и буду молиться. Без него мы бы крышу не сделали. Не знаю я, как вам тут будет, ну да ладно, так и быть, не могу я вам отказать, ваш отец помогал мне. Вы не обязаны отвечать за его дела. У вас своя жизнь. Устраивайте её».
Мы с Катей отвечали, что отца мы всё равно не оставим, мы всё равно будем заботиться о нём. Что бы там ни решили, как бы его ни судили, всё равно он когда-нибудь вернётся домой.
Слава богу, подумала я тогда, вот есть ещё один человек в нашем городе, который может вспомнить отца добрым словом, несмотря на все его странности. Хотя, хотя, сказала я потом Кате, всё равно уже не будет у нас как прежде, мы не будем такими как раньше, ведь что-то поменялось навсегда. А пока что нам, как и всем, хочется просто жить, очень-очень хочется жить, ощущая далеко впереди прекрасное будущее.
Обычное дело
И снова приходит этот нахальный призрак, принося тревожное чувство. И уводит за собой – туда, где трубы химического комбината закрывают ядовито-желтым дымом ясное вечное небо.
И там, на окраине, где пустырь и остатки лесопосадки образуют жалкие заросли из осин и берёз, возле одинаковых ржаво-коричневых металлических гаражей группа детей деловито разыскивает что-то на свалке. И при ближайшем рассмотрении эти дети могут оказаться знакомы, – Костик Чеботарёв, Димка рыжий и Алла Кузина. Скучная, унылая картина.
Тем не менее Светлана Новосёлова, просыпаясь в своей московской квартире с никогда не завершающимся ремонтом, почему-то думает о них, этих ребятах. И даже вспоминает, что у Костика была рубашка серого поблекшего цвета, а у Кузиной были сандалии яркие и красивые, и она любила ими хвастаться.
И только потом, уже с некоторой неохотой, вспоминает, что неделю назад её муж ушёл, так как у него вдруг серьезно изменились планы на жизнь. И ближайший план состоял в том, чтобы вернуться к маме и закрыться в своей комнате с компьютером.
Впрочем, дело было не только в планах, но и в желании перемен, непонятных для консервативного женского ума. И этот неожиданный сбор вещей средь бела, как говорится, дня, без ссор и упрёков, как будто они, чужие люди, вернулись с праздничного ужина и теперь всем пора расходиться по домам. И ведь нельзя сказать, что это предательство, нет, – просто совместный ужин закончился. Это в порядке вещей, обычное дело.
Так постепенно мысль о разладе в семье возвратила её в реальность осеннего утра. «И как это меня угораздило так влипнуть?» – снова обратилась она к себе, вспоминая, как несколько лет назад был заключён этот брак. А неделю назад он лопнул как большой мыльный пузырь.
Она, конечно, должна сделать всё, чтобы не довести до развода. Между прочим, уже второго в её жизни. Могла ли подумать? Любой ценой сохранить семью. И, как полагается в таких случаях, она должна постараться найти свою, и только свою вину. (Когда-то, занятая поисками вины в своём первом разводе, едва не довела себя до психического заболевания.) Казалось бы, от этого должен быть устойчивый иммунитет, но он оказался недолговечным.
А между тем в её компьютер, в их общую почтовую папку, продолжали приходить письма. По какой-то причине он не счёл нужным ни удалить свой ящик, ни даже поменять пароль. И накануне вечером перед ней раскрылись веером, словно принесённые виртуальным почтовым голубем, сообщения, адресованные её мужу некой Соней К.
Это обрывало всевозможные соображения о странности его поведения, – загадочного, таинственного, своеобразно мужского-капризного, с экзистенциальным и каким-то, возможно, вселенским поиском, толкающим на разлуку с семьёй ради возникших вдруг высоких идей. Нет никакой загадки, никакого подвига во имя блага человечества, нет никакого жертвования личной жизнью ради, например, совершения кругосветного путешествия на яхте, раскопок древнего города в Турции, изучения галактики A1689-zD1, чёрных дыр Вселенной, вируса птичьего гриппа, развития нано-технологий, написания арии, рок-оперы, батального полотна, романа-эпопеи, проникновения в ряды Аль-Каиды, открытия альтернативных источников энергии, вакцины от СПИДа, борьбы против мирового продовольственного кризиса, против глобализации, против глобального потепления, против ксенофобии и национализма, против нелегальной миграции и т. д. Там нет ничего сложного и большого, а только банальное, примитивное, древнее, – Соня К.
А если есть Соня К., то есть некое существо, к которому он, возможно, готовится перебраться (ну вряд ли он просто так вернулся к маме, сказала подруга А.), значит, их праздник совместной жизни закончился навсегда.
А продолжение этого праздника (наверное, в таких случаях нужно сразу задаваться вопросом «а был ли праздник?») могло бы быть в приснившемся ей сегодня городке, по поводу которого Анатолий однажды сказал, что он туда ни за что не поедет. Во-первых, потому, что ему, москвичу в четвёртом поколении, не пристало ездить в какие-то там городки, где жизнь людей большей частью пропитана нищетой, тоской и безысходностью (наверное, они, живущие в этих городках, круглые дураки, уж если их угораздило родиться там). У него, Анатолия, было перед ними бесспорное преимущество, как, например, у представителя красных муравьёв перед черными муравьями. (Он, в отличие от прочих многочисленных несчастных насекомых, всю жизнь прожил в одном доме в одном московском дворе, пока беспощадные столичные власти не выселили весь двор на окраину.) Ну, а во-вторых, ехать в места, непригодные для проживания, его, признался он, не отпустит мама. Здесь, правда, надо было всё поменять местами: сначала – мама как бесспорный авторитет и источник безграничной власти, а потом пятое поколение. «Вот и первая твоя ошибка, – сказала ей по этому поводу подруга Б., – человек, находящийся в симбиотической связи с матерью, мало пригоден для семейной жизни». (Продолжение этой версии взаимоотношений можно посмотреть в фильме Хичкока «Психоз».)
ebooksa