— Так содеяй это сам. — Гном опёрся на огнеброс.
— Сам? Как это — сам? А ты зачем здесь, смертный? Да и гоблины твои — в чём душа ещё держится!.. Срок им совсем уже близок, ни к чему они тебе более. Умерли сколько положено раз — и хорошо. Вот один ты и остался. Пора уже, пора, Арбаз, голубчик. Пришло время — наше время, а ваше, выходит, всё вышло.
— Ну, раз вышло, — гном уселся прямо там, где стоял, — то сам и справляйся, великий. Сила есть — кирки не надо, как у нас говорят. Голыми руками скалы ломать будешь?
— Смеяться решил, — удовлетворённо сказал ворон. Прошёлся туда-сюда. — Это хорошо. Значит, силы в тебе ещё остались. Тогда слушай же, Арбаз-гном, Хедина ученик. Время этому сущему истекло. Да, да, текло вот так вот, по капле — да всё и кончилось. Не одному миру, не десятку и не сотне — всему, что есть тут. С одной стороны Хаос наступает, с другой — эти болваны Дальние свой сверхкристалл ладят. Да ещё и Неназываемый со Спасителем, чтоб их всех. Хаос хочет, чтобы никогда ничего кроме него бы не возникло, Дальние думают, что ежели всех перебить, всех в зелёном льду заморозить, то возникнет новый Творец, да ещё и краше прежнего. Ты уж прости, гноме, что я так, по-простому да по-скорому, нет времени на долгие рассуждения с доказательствами. Так вот, чтобы ничего бы этого не случилось, и нужно наше полотно. Доброе такое, из душ бесчисленных свитое. Душ не простых — отборных, через многократную смерть прошедших. Вот и требуется теперь всего лишь одна, последняя нить. Ещё, конечно, узелок завязать, но этим уже другие займутся. Давай, гноме, зря, что ли, огнеброс таскал всё это время?
Жуткие глаза ворона глядели Арбазу прямо в душу.
— Всё, всё вижу, — сказала птица. — О чём мечтал, как к Аэтеросу своему пришёл, как добро да справедливость сеять хотел. Вот и давай. Последняя справедливость, которая ещё не восторжествовала. — Он махнул крылом, словно человек рукой, указывая себе за спину. — Всем нам тут совсем немного осталось. Для всех в полотне Орла и Дракона место найдётся. Не мучай их, которые сражаются. Они умирают — и воскресают, и им больно, очень. Как и твоим гоблинам было, пока не обратились они в кукол ходячих. Ты знаешь, что надо делать, гноме.
Арбаз медленно поднял огнеброс.
Перед ним, прижатые к серой стене, умирали эльфы — во множестве. Умирали, пронзённые копьями и гладиусами Серебряных Лат, умирали, сбитые с ног щитами и затоптанные, умирали — чтобы вновь подняться и умереть вновь.
Имперские легионеры умирали тоже — Перворождённые дорого продавали жизни. И точно так же поднимались, словно ничего и не заметив, продолжая сражаться.
— Последняя ниточка, — нетерпеливо каркнул ворон. — А потом ещё узелок. Ну, давай!
Словно зачарованный, Арбаз приложил огнеброс к плечу. Ствол уставился в небо, которого тут не было, в ненавистную серую хмарь.
«Вот и всё, да, Аэтерос?..»
— После дня Рагнарёка, когда погибнет мир, рухнет небо, погаснут солнце, луна и звёзды, из мировой бездны всё равно поднимется новая твердь, — заметил ворон, даже не скрывая, что читает мысли гнома. — И гномы выйдут тогда из подземных залов с великой цепью, keðjan mikla, и скуют навечно зло. Так ведь, Арбаз? В это ты веришь?
«Какая тебе разница, ворон, во что я верю?!» — хотел ответить ученик Хедина, но губы его уже не слушались.
— Большая, гноме, большая разница. Ты веришь, что впереди у мёртвых — великая работа. Так вот, это правда. Всем нам предстоит потрудиться, ох, как предстоит!.. А теперь жми. Жми, не мешкай.
«Там же всего один заряд… что он может?»
И пальцы гнома надавили на спуск.
Огнеброс содрогнулся, из дула вырвался ослепительный белый шар, взмыл ввысь, яркий и праздничный; медленно, торжественно начал опускаться, раздуваясь, становясь всё огромнее, всё ярче, словно пытаясь заполнить собой сущее.
Ворон, чуть склонив голову, наблюдал за всем этим с каким-то совершенно академическим интересом — такое выражение случалось у Аэтероса, когда тот возился в лаборатории с каким-нибудь додревним артефактом минувших Поколений.
И никуда не пытался улететь.
ebooksa