— Я всегда тебя слушал.
— Но теперь ты на стороне матери.
Каутин вздохнул.
— Послушай, мы с матерью тебе не враги. Просто пообещай, что до конца нашего пребывания в замке ты больше не устроишь неприятностей.
— Боишься, что леди Готелинда, слегка передумавшая насчет своего решения не общаться с тобой, снова передумает, если на репутации нашей семьи появится крохотное пятнышко с моим именем?
— Я боюсь, что ты пострадаешь, пытаясь доказать что-то матери и остальным, и ввязываясь в дела, которые могут обернуться очень серьезно.
— Что может быть серьезней, чем твоя помолвка?
— Ты ко мне несправедлива.
— А ко мне кто-нибудь сейчас справедлив?
Покачав головой, Каутин вышел из комнаты.
Следующие несколько дней прошли так, как я и не мечтала. Мы с Омодом посетили Альбрехта: старый рыцарь узнал меня, и мы немного поговорили, не касаясь дел давно минувших дней. Не знаю, помнил ли он о них, а я их не касалась.
Его голова совсем побелела, но фигура осталась такой же не согбенной, и от него по-прежнему исходила воля, постоянно толкавшая чем-то заниматься. Во время разговора он вытачивал ножку для стула.
— Так у вас теперь дочь, миледи? — Альбрехт провел рукой по неотшкуренной ножке, смахивая деревянную пыль.
— И сын, и еще один сын, Альбрехт. А у вас, как погляжу, еще несколько правнуков.
— Да, — он с улыбкой отложил инструмент. — Чем вы занимались все эти годы?
— Восстанавливала родовой замок.
Альбрехт помолчал.
— Дело благое, миледи. Вы так резко исчезли. Хотите домашнего компота? Он у нас с вишней и смородиной.
— Благодарю, Альбрехт, но нам с его величеством пора идти. Берегите себя.
— И вы, миледи. Спасибо, что навестили старика.