Длань Одиночества

22
18
20
22
24
26
28
30

Я увидела колодец с обожженными краями на своей груди и впала в безумие. Я не побоялась сунуть туда руку, чтобы вытащить его. Но оно обглодало ее и выплюнуло. Кость. Голую и сухую. После этого я забылась. Погрузилась в видения. Иногда мне казалось, что я живу в лесу, иногда, что я пилот, попавший в плен к браконьерам. Сумасшедшая в клинике, которая добралась до скальпеля. Я не могу сказать, что из этого было правдой, а что психозом. Я забыла, как попала к Девелу. Скажи мне, он что-то рассказывал обо мне?

Человек против пули. Маленький кусок свинца, добытый из земли. Ему придана сферическая форма. Его толкает пороховой газ. Безобидный, инертный металл становится пособником убийцы. Так вульгарно обрываются красивые истории. Так реальность затыкает голос легенды.

— Нет, — ответила Воля. — Он никогда не рассказывал о тебе, кто бы ни спрашивал. Говорил лишь, что допустил ошибку.

Максиме громко захохотала. А потом — камнем в молчание.

— Так даже лучше, что не скажи, все будет правдой, — произнесла она после паузы. — Ведь мы в лучшем из миров, где лишь фантазия определяет, что будет каноном.

Медленно выбравшись из-за стола, Максиме задумчиво почесала живот под хламидой.

— Ну, мне пора, — сказала она. — Вызовешь такси?

Воля щелкнула.

— Это все? Ты приходила только ради этого? Спросить о Девеле?

— Почему нет? Не убеждать же тебя сдаться без боя. Это скотство. Кроме того, я хочу видеть, как вы сражаетесь. Мне надоели разгромные капитуляции.

— Но что было дальше? После того как Одиночество проникло в тебя. Расскажи все, раз начала.

Максиме скосила глаза к носу.

— А! Конечно.

Она снова села за стол.

— Чаще другого мне мерещилось одно и то же. Я стою напротив приближающейся волны в десять, двадцать этажей. Синего цвета, и хаос рисует внутри примитивные узоры. Она с ревом несется вперед, и не существует преград таких, чтобы она заметила. Мне никуда не уйти от нее, весь горизонт занят пенным хребтом. Я могу лишь встретить опасность лицом. А в руках у меня черный зонт. Единственный мой щит. Волна подступает ко мне, шипит и ревет, чтобы напугать, обратить в бегство, а потом с удовольствием накрыть, растереть на крохотные песчинки. Но мне смешно, а не страшно. Самоуверенность волны меня не пугает. Я раскрываю зонт и выставляю его перед собой. Земля начинает дрожать у меня под ногами, грохот становится оглушающим, но я стою. И тогда она бьет в него, в эту крохотную черную точку, слабую ткань и хрупкие спицы.

Так она думает.

Но мой зонт крепче всего, с чем она сталкивалась до этого! Его ткань и спицы прочны так же, как моя решимость остаться хозяином своего тела. Волну разрывает надвое, и она опадает, с яростным воем, тотчас впитываясь в почву.

Однажды Одиночеству это надоело. Оно пришло ко мне в видениях и схватило пальцами-усиками. Волны на его теле что-то бешено втолковывали мне. Оно, очевидно, было недовольно тем, что я сопротивляюсь. Чтобы сломить меня, нужно было что-то еще. И тогда Одиночество забросило меня в космос. Неясный промежуток вечности я провела в невесомости, посреди холодных белых точек. Все во мне смерзлось от жуткого холода. Я не могла дышать, чтобы почувствовать себя живой. Дрейфуя с ничтожной скоростью, я успела подумать каждую мысль миллионы раз. Миллион раз испытать страх и, наконец, вовсе забыть его. Сойти с ума вновь, испытав безумие в безумии. Пока, наконец, я не добралась до звезды. Она отогрела меня и притянула к себе, милосердно испепелив в своем сердце.

Я так и не взмолилась. Не выклянчила у Одиночества освобождение через смерть. И тогда я очнулась. Я сидела на белом песке. Рана на моей груди подсохла, и я видела, как демон угрюмо ворочается там, в ловушке. Я пленила его! Я подчинила страсть, которая должна была убить меня. После этого я легко освободилась и начала свое путешествие по Многомирью.

Пророк смахнула со стола невидимую пылинку.