— Так уж вышло, что я нашла друзей в самых темных мирах. Они разделяют мое мнение.
— Какое?! — не удержалась Воля. Она подалась вперед и едва успела погасить просительное движение хромированных рук. — Расскажи, что заставляет тебя делать это?
— Жалость, — был ответ. — Все, на что меня хватает. После многих попыток спасти вас иначе, я могу лишь призвать сюда орды маслянистых страшилищ. Прости меня, Воля, но другого выхода нет. Я знаю, ты впустила меня, испытывая азарт обреченного. Но я никогда не оставлю вас в живых.
За спиной Воли что-то с грохотом обрушилось. Шарообразная колыбель, ждущая меж панорам, упала на пол и покатилась. Потом развалилась на две половины, и они закачались в быстро убывающем вращении.
Максиме неторопливо уходила, становясь похожей на движущуюся гору тряпок и ветоши. Приподнявшись, Воля хотела окликнуть ее…
— Не беспокойся, — донеслось из сумрака. — Я найду дорогу.
Нет ничего более успокаивающего в Многомирье, чем наблюдать, как Бабочка Хаоса редко и тяжело взмахивает крыльями, покрывая световые года открытого пространства. Фасетчатые глаза видят все, всегда, везде, от чего бабочка часто нетороплива. Она срезает все углы мироздания, превращая собственную судьбу в идеальный круг. По нему протекает ее медитативное движение.
Оставшись без хозяина, она ничего не потеряла. Перешедшие по наследству силы держал под контролем древний, хоть и примитивный разум. Только он знает, насколько Девел действительно был силен. Одна десятитысячная часть его сущности еще бродила по Многомирью, когда закат приближался к ночи. Но лишь одна миллионная часть досталась Страху во время трансформации.
Бабочка получила немыслимые два процента.
Такой потенциал позволял превратить судьбы целых миров в гремящие потоки игральных костей. Однако, сколько на это требуется сил? В крохотном насекомьем теле найдется ли место для необходимого топлива? И какое оно, это топливо? Хозяин жил за счет человеческой веры. Он был чрезвычайно принципиален в этом вопросе. Настолько, что предпочел забвение, паразитизму.
Бабочка, однако, была практичнее, и создание барьеров на пустом месте ее не интересовало. Она приближалась к звезде. Это был древний сверхмассивный гигант бело-голубого цвета. Его породили крохотные частицы творчества, слишком мелкие и разрозненные, чтобы стать сущностью. Скорее пыль, которую те стряхивали с себя, рождаясь в пустоте.
Как и звезды реального космоса, этот здоровяк прошел несколько этапов великолепного преображения, когда мелкая бесполезная пыль, становится источником света. Он побывал плотным облаком, в котором начинали мерцать первые светлячки спрессованных частиц. Протозвездой, крохотной и постоянно сносимой космическими бурями. Пока, наконец, не превратился в неуязвимого гиганта, занявшего свое место в Многомирье.
Неуязвимого. До сего момента.
Бабочка уверенно приближалась к нему. На фоне необъятного светила, бабочка была ничем, практически пустотой. Контраст между ними был воистину философским. Какой совет хотела она испросить у старой звезды? Неужели не нашла глупая бабочка лучшего места, чтобы пригреть свои тонкие крылья? Ведь вспыхивающие протуберанцы сожгут ее.
Но быть наследницей Девела, значит — иметь некоторые послабления в глазах строгой объективности. Да, Многомирье было пластичным мирозданием, но чтобы сожрать целую звезду, а, самое главное, усвоить полученную энергию, нужно обладать особыми силами.
Неопределенность взглянула на светило фасетчатыми глазами. Бабочка призывала собственных слабых двойников из всех реальностей, временных потоков и вариантов будущего. Это были тени, отбрасываемые оригинальным образом на свету разума. Они были всевозможных расцветок, размеров, форма их крыльев никогда не повторялась. Шуршание крыльев стало оглушающим, когда пустота обратилась живой стеной лапок, брюшек, хоботков и усиков.
Это был бабочкопокалипсис.
И он окружил звезду шуршащим пузырем голодных воплощений бабочки, придушив древнее сияние. Насекомые взмахнули крылышками. Мах! — и звезда почти задохнулась от поднявшегося внутри пузыря вихря. Мах! — и она дрогнула, словно едва не погибший огонек свечи. Мах! — бушующий океан плазмы разгладился.
А затем, в уснувшего гиганта вонзились миллиарды хоботков. Свет перетекал в пульсирующее тельце. И еще одно. И еще. Шуршащая скорлупа начала медленно и неравномерно проваливаться внутрь. И вот уже заметить это зловещее шевеление стало труднее, чем раньше, бабочки замирали, изнемогшие от обжорства. Самые выносливые продолжали втягивать в себя жар. Они испивали друг друга, когда им не оставалось места на пиршественном столе. Одинокий лучик успел пробиться сквозь насыщающийся рой…
А много позже осталась только она.
ebooksa