Немилосердная

Предположив, что мадам Лефу, возможно, не услышала стука из-за какофонии, всегда царившей в громадном помещении, Алексия вошла.

На то, чтобы окинуть взглядом все расположенные в мастерской механизмы и груды деталей, у нее ушел долгий миг, но в конце концов она убедилась, что мадам Лефу действительно тут нет. Как и ее последнего изобретения. Продавщица говорила сущую правду: встретиться с мадам Лефу определенно было невозможно.

Алексия поджала губы. Женевьева, помнится, говорила, что будет окончательно доводить механизм до ума в другом месте. Что же предпринять? Попытаться вспомнить, где именно, и отправиться туда или просто оставить бумаги в мастерской, где с ними, наверно, ничего не случится? Алексия решила положить их на ближайшую металлическую столешницу и собралась было уйти, когда услышала что-то необычное.

Конечно, даже в отсутствие француженки некоторые ее машины продолжали свою работу, а леди Маккон не обладала слухом оборотня, чтобы четко выделить среди всего этого гудения, грохота, шипения привлекший ее внимание странный звук. Но он, несомненно, звучал. И мог исходить от человеческого существа, а мог и не от него.

Его могла также издавать очень возбужденная мышь.

Сначала Алексия решила оставить все как есть и не вмешиваться. Потом подумала, что, пожалуй, ей несложно убрать посторонний шум, но все же не стоит пускать в ход парасоль — в конце концов, можно ведь прервать какой-нибудь деликатный процесс, чего делать категорически нельзя. Но, как это происходило всегда, подобные раздумья всегда являлись не более чем паузой перед действиями, воздержаться от которых Алексия не могла, размышляй не размышляй.

Она крепко зажала в руке парасоль, подняла его высоко над головой и активировала излучатель прерывающего магнитного поля, сдвинув большим пальцем соответствующий листок лотоса на рукоятке зонта.

Наступила неестественная тишина — такая бывает, когда работа вдруг останавливается. Будь Алексия дамочкой с богатой фантазией, она заявила бы, что само время будто застыло, но она таковой не являлась, а потому не сказала ничего. Она просто вслушалась в единственный звук, который не оборвался.

Это был низкий тоскливый вой, и Алексия поняла, что ей доводилось слышать подобное прежде. Не то чтобы его издавали голосовые связки живого существа, но и машины тут тоже были ни при чем. В мастерской звучал прерывистый резкий плач, сопутствующий повторной смерти, и леди Маккон вполне могла догадаться, кто та страдалица, что его издает.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

БЫЛАЯ БЕАТРИС ЛЕФУ

— Былая Лефу! Былая Лефу, это вы? — Алексия старалась, чтобы ее голос звучал ласково.

На некоторое время все стихло, но потом отдаленный стон раздался снова.

В этом звуке изливалась какая-то неизбывная печаль, словно вторая смерть куда хуже первой. Она тронула даже практичное сердце леди Маккон.

— Былая Лефу, пожалуйста, послушайте, я не причиню вам зла. Обещаю. Хотите, могу дать вам покой, хотите, просто побуду рядом. Честное слово, никаких прикосновений бездушной, пока вы не попросите. Не бойтесь. Я ничего не могу вам сделать, я ведь даже не знаю, где хранится ваше тело.

В этот миг действие прерывающего магнитного поля прекратилось, и лаборатория снова наполнилась гудящим, клацающим движением. Прямо возле головы Алексии приспособление, похожее на комбинацию тубы, саней и машинки для стрижки усов, испустило преудивительный раскатистый звук, наводящий на мысли о кишечных газах. Алексия дернулась от отвращения и поспешно отошла в сторону.

— Пожалуйста, былая Лефу, мне бы очень хотелось кое о чем вас расспросить. Мне нужна ваша помощь.

Призрак возник, материализовавшись из массивного стеклянного клапана слева от Алексии. Вернее, материализовавшись настолько, насколько смог, а получилось у него не очень. Теперь некоторые фрагменты былой Лефу норовили уплыть от нее пушистыми спиральными усиками. Ее очертания больше не были человеческими и скорее напоминали облачко, частички бестелесной фигурки боролись с эфирными течениями. Многие из этих течений теперь тянулись к леди Маккон, и поэтому призрачные частички несло к ней. Вампиры называют запредельных душесосами, но наука все больше приходит к тому, что на самом деле они впитывают эфир. Это особое свойство физиологии Алексии становилось заметно невооруженным глазом, лишь когда она оказывалась в одном помещении с умирающим призраком.

— Бездушная! — возопила былая Лефу, как только обрела голос, либо, возможно, голосовой аппарат. Она говорила по-французски. — Почему ты здесь? Где моя племянница? Что она сделала? Что ты сделала? Где октомат? Что… Что? Кто это кричит? Неужели я? Как может быть, чтобы та была я и эта, которая разговаривает с тобой, тоже я? С тобой. Бездушная? Что ты тут делаешь? Где моя племянница?

Все это напоминало какую-то рваную симфонию, в которой одни и те же музыкальные фразы повторяются снова и снова. Призрачная дама оказалась поймана в петлю рассуждений. Периодически былая Лефу прерывалась, Чтобы испустить крик, долгий низкий стон агонии, вопль, сопровождающий вторую смерть. Невозможно было понять, какая боль ее терзает, фантомная или реальная, но звуки напоминали Алексии о бедном Биффи в моменты, когда тот вынужденно перекидывается в волка.