– Гость? – от неожиданности он словно поперхнулся, наступила короткая тишина. – Что еще за гость? – спросил он, наконец, в его голосе слышались стальные ноты.
– Солдат один. К земляку на могилу приехал…
Я решил, что мне лучше показаться, и вышел в большую комнату. Посреди нее, прижав к себе женщину, стоял здоровый мужик, грузный, как медведь. Мирдза не доставала ему до плеча. Она рассказывала ночному пришельцу обо мне и короткими частыми движениями гладила свитер на груди у этого великана – так усталая мать успокаивает капризного ребенка. Увидев меня, мужик небрежно сдвинул Мирдзу в сторону, словно стул, который мешает пройти.
– А-а-а, защитничек… – он подошел почти вплотную ко мне и ухмыльнулся. – Кого это ты тут… защищаешь?
– Тебе какое дело?!
Он был чуть выше меня ростом и килограммов на двадцать тяжелее, но я знал, ему против меня не устоять. Видно, и он почувствовал это. Мы жгли друг друга свирепыми взглядами, готовые в любой миг сцепиться, как разъяренные псы. Из своей комнаты в одном нижнем белье выскочил старик. Он бросился между нами и, глотая от волнения слова, затараторил:
– Алгис… Алгис… это я его… того, домой… Ко мне он… не думай. – Голос у старика был противный, испуганный.
Я сообразил, что этот Алгис здесь не просто “свой» человек – хозяин. Еще некоторое время он изучающе разглядывал меня, потом протянул широкую мясистую ладонь.
– Будем пить! – сказал он и пошел к двери.
Только теперь я заметил, что за порогом, в полутьме прихожей топчется еще один гость. Он с готовностью вытащил из карманов две поллитровки, протянул их Алгису. Не прошло и пяти минут, как все взрослые снова собрались за столом. Опять выставили квашеную капусту, остатки малосольной рыбы, картошку в мундире, копченую курицу, домашнее, с тонким чесночным духом сало, моченые яблоки… Водку разлили раз, другой. Ночные гости, не обращая на нас со стариком внимания, заигрывали с женщинами. Сестры сидели за столом в одинаковых простеньких ночнушках, накинув на плечи фабричной вязки кофты. Чуть охмелев, они напрочь забыли о сне, хохотали, строили кавалерам глазки. Аркаша – так все обращались к сидевшему рядом со мной мужчине с до синевы выбритым, но неприятным прыщавым лицом – совсем обалдел от водки. Он облапил Марту и тяжело дыша стал целовать ей шею, плечи, грудь. Женщина молча сопротивлялась, отталкивала его, но это, похоже, только еще больше распаляло Аркашу. Остальные сидели, словно ничего не происходит. Старик жадно обгладывал куриную ножку. Мне надоело смотреть на это свинство, делать вид, что я ничего не замечаю, что мне все безразлично. Я стиснул Аркаше запястье, рывком вывернул руку. Он ойкнул, выгнулся, сползая со стула чтобы ослабить боль, и, обернувшись ко мне, зашипел:
– Тебе чего? Отпусти руку, скотина, сломаешь…
– Когда ешь – сиди спокойно.
И тут Марта, чье достоинство я пытался защитить, вскочила с искаженным от злости лицом и накинулась на меня.
– Ты чего руки распускаешь, гад? Ревнуешь что ли?! – кричала она. – Тоже бабы захотелось?
Ища поддержки я посмотрел на старика, который сидел напротив меня, но он, чтобы не встретиться со мной взглядом, торопливо отвернулся и трясущейся рукой протянул Алгису пустой стакан. Я понял, что предан. Мне было противно видеть бессилие старика, противно сидеть за этим столом. Я схватил с трюмо свой берет, не глядя ни на кого, крикнул: “Будь здоров, дед!» – и, хлопнув дверью, выскочил на улицу.
Я чувствовал, как горят щеки. Не разбирая дороги, шел я прочь от этого дома. Но вскоре ночная свежесть прогнала раздражение и усталось. Я ощутил приятную легкость, словно очнулся после кошмарного сна. Пружинистым походным шагом шел я сквозь ночь и не сразу понял, что вновь иду на кладбище к похожему на меня майору и его храбрым солдатам, которые совсем ничего не знают о нас.
ПЕРВЫЙ СНЕГ
Проснувшись утром, Мерген подошел к окну и застыл радостно удивленный. Неожиданно выпавший первый снежок, укрыл землю ослепительно-белой фатой. И она стояла теперь, торжественная и чистая, словно невеста. Сказочно красиво в белом наряде выглядели раскидистые шелковицы, росшие неподалеку от дома. Летом в их тени расстилались кошмы, ставились чайники с зеленым чаем. Теперь же это место облюбовали вороны и резким, пронзительным карканьем прочищали свое, словно простуженное, горло.
Около хлева, опершись о вилы, стоял отец. Он поднимался раньше всех. Бросив скотине сена, сворачивал свою утреннюю самокрутку и, попыхивая махорочным дымом, наблюдал, как мать выдаивает корову. В это утро все было как всегда, кроме первого снега, разумеется.
ebooksa