Я торопливо поставил на огонь тунче, и, как только вода нагрелась, Айнабат принялась старательно обмывать язык старика.
Когда опустело второе тунче, старик пришел в себя и уже смог шевелить языком, который ожил – порозовел, был уже не таким распухшим.
Я обессиленно опустился рядом с Ахмед-майылом – разламывалось простреленное плечо, от раны на голове боль толчками отдавалась в мозг, перед глазами все кружилось, таяло в красном тумане. Я куда-то плавно опускался, всплывал, снова опускался.
Очнулся от того, что ладоням и пальцам стало горячо. Посмотрел на руку. В ней – пиала с ароматным гок-чаем. А, именно то и было надо! Я сделал глоток, другой. В голове прояснилось. Посмотрел вправо – сосредоточенная Айнабат склонилась над Ахмед-майылом, смачивает тому, как я недавно, язык, губы, выжимает тряпочку в рот. Старик постанывает, кадык дергался от судорожных глотательных движений… Когда тунче опустела и Айнабат, наполнив ее, вновь поставила на огонь, Ахмед-майыл мог уже соображать. Сел, ссутулился, уставился в костерок. Пиалу со вновь заваренным чаем он мог уже держать сам. Обхватив ее ладонями, прихлебывал мелкими глоточками, жмурился от удовольствия; лицо старика оживало, и вскоре он смог говорить.
А Айнабат в это время так же сосредоточенно колдовала над моими ранами: отмочив горячей водой бинты на плече, обмыла его теплой водой, обложила рану разваренными, перемятыми в кашицу травами, снова перевязала. Принялась за рану на голове. Я, прикрыв глаза, оцепенел, лишь ежился иногда, когда волосы Айнабат щекотали кожу и когда улавливал сквозь аромат целебных припарок тонкий слабый запах женского тела, и тогда ноздри раздувались, сердце замирало, почти останавливалось. Я слегка раздвигал веки, видел светлосмуглую шею Айнабат со слегка вздувшейся пульсирующей жилкой, плавный овал щеки, полные розоватые губы чуть приоткрытого от усердия рта, белые, влажно поблескивающие зубы, и почти остановившееся сердце начинало бешено колотиться, грудь распирал восторг, хотелось петь от счастья.
– …Вот Халык и прислал мне весточку: “Приезжай, надо, чтобы ты встретился с этой женщиной, посмотрел на нее, поговорил. Я ей описал тебя, она не против..,» – донеслось до меня, когда Айнабат отошла к костру и кровь моя, взбудораженная близостью этой женщины, стала успокаиваться, и я опять начал и видеть, и слышать.
Оказывается, Ахмед-майыл не спеша, надолго задумываясь, вздыхая, рассказывал о том, что с ним произошло.
Солнце было уже высоко, Айнабат готовила обед, а старик, которому надо было выговориться, чтобы снять с души камень, все рассказывал и рассказывал. Рассказывал и после того, как поели. Иногда надолго замолкал, иногда повторялся, уточняя детали, выделяя подробности. Я не перебивал, не переспрашивал, на Ахмед-майыла не смотрел – лежа на крутом склоне бархана, не отрывал глаз от Айнабат, которой, казалось, до того, что случилось с Ахмед ага, дела не было. Сначало она готовила еду, потом мыла посуду, напоила Боздумана и уже расседланного – когда только успела? – басмаческого коня, сходила к верблюдам, которые шагах в десяти ощипывая кусты, привела нашего и ему дала немного попить, а потом села по ту сторону костра, подальше от нас, и, как обычно, застыла в неподвижности.
К исходу дня, когда солнце повисло над горизонтом и Айнабат, оживив костер, приготовила вечерний чай, Ахмед-майыл закончил свой рассказ.
И вот что я узнал.
“…Надумал Ахмед ага жениться. Устал один. Обе жены умерли: одна в двадцатом году от оспы, вторая – только-только начали счастливо жить – умерла во время родов. Сыновья его, оставшиеся сиротами, жили у Керима, брата Ахмед ага, дочка – у его сестры. Опустел дом. И все чаще и чаще стал задумываться Ахмед ага о том, что надо бы собрать всех детей под одной крышей и зажить вместе – время наступило спокойное, можно возродить семью. Но для этого нужна женщина – жена, новая мать ребятишкам, хозяйка очага. Только где ее найти такую: и добрую, чтоб дом содержала, и привлекательную, чтоб ему, Ахмеду, с ней и на людях не стыдно было, и по ночам приятно – не старый ведь он еще.
Мыслями и мечтами своими поделился Ахмед ага с лучшим другом Халыком. Тот поразмышлял, поперебирал что-то в уме и обрадовал: “Есть, есть у меня такая женщина на примете! Вдова. Живет в ауле Гара-сай. И хороша собой, и характер покладистый, и работящая… Я поговорю с ней о тебе». – “Что же ее никто замух не берет, если она такая золотая?» – удивился Ахмед ага. “Тут, понимаешь, какое дело, – Халык удрученно почесал затылок. – Детей она не может рожать, не получается у нее. Вот и обходят женихи вдовушку стороной». – “Э, для меня это не имеет значения, – Ахмед ага даже обрадовался, – у меня уже есть трое своих. Хватит с нас. – И встревожился. – А может, она вообще детей не любит, потому и не заводила?» – “Любит, любит, – горячо заверил Халык. – “Поговори. Только обо мне ей всю правду скажи, ничего не скрывай и не приукрашивай». – “Понял. Обещаю». Пожали руки, обнялись. И Ахмед ага, полный надежд, уехал тогда в Тахта-Базар.
Недели две назад Ахмед ага получил от своего друга Халыка приятную весточку: “Приезжай, я встретился с той женщиной, рассказал о тебе: она хочет с тобой увидеться и обо всем поговорить».
Когда Ахмед-майыл узнал, что я еду в Хиву, он не хотел упустить момент и пошел к Арнагельды. Поделился с ним своими планами. Для доказательства рассказал и о весточке друга. “Раз такое дело, поезжай и загляни к своей женщине, – разрешил Арнагельды. – Это вам по пути. И еще пошутил: – Теперь, если будешь жениться, найди себе такую жену, которая умрет лишь после того, как тебя похоронит».
Мысль о женщине, про которую говорил Халык, не давала покоя Ахмеду: вдруг она передумает, вдруг уже нашелся кто-то и увел ее в свой дом?.. Совсем истерзался Ахмед ага, в зеркальце стал посматривать на себя, усы прихорашивать – нет, неплохой вроде бы еще мужчины, не должна бы вдовушка отказаться. Эх, только бы дождалась, только бы ее кто-нибудь не умыкнул!.. Вот и предложил он на бархане у колодца Дервиш-мазар то, что предложил, рассчитывая поскорей попасть на смотрины, а если все сладится, то и свадьбу справить и недельку другую с женой в ее доме провести. Но о своих и тревогах, и надеждах ничего не сказал – боялся: а вдруг женщина не понравится или понравится, но откажет? Вот позор-то – как в глаза Максуту, то есть мне, смотреть?
Когда я разрешил ему съездить одному к Халыку, Ахмед ага, уже вскочив на коня, хотел предупредить, чтоб не ждали к вечеру, да не решился: боялся, что я не пущу или вместе с Айнабат увяжусь за ним. Переживал, что оставил меня с этой обузой – молчаливой нелюдимой хивинкой, но, пообещав себе. что задержится всего на день, а потом отыщет нас, успокоился. Прискакал к Халыку уже думая не о нас, а о своем будущем, о скорой встрече с той, которую, если судьбе будет угодно, введет в свой дом хозяйкой, положит в свою постель женой.
До глубокой ночи просидели они с Халыком за чаем – радовались встрече, вспоминали о хорошем и плохом, беседовали о жизни, размышляли о новых временах, изредка говорили о той, к которой поедут. Халык, когда Ахмед ага начинал расспрашивать о ней, посмеивался, подмигивал: “Зачем слова?.. А то распишу тебе, подумаешь -гурия; увидишь – разочаруешься. На меня обидишься, из друга во врага превратишься…».
Ранним утром Ахмед ага и Халык отправились в Гара-сай.
Дом женщины, к которой приехали на смотрины, стоял на окраине аула, почти на отшибе. Всадники спешились, принялись не спеша привязывать коней к изгороди, рассчитывая, что хозяйка увидит, выйдет встречать. Из-за большой кучи верблюжьей колючки во дворе, заготовленной впрок, появилась согбенная невысокая женщина в парандже и с кумганом в морщинистой руке. Ахмед ага растерянно уставился на нее, потом перевел испуганный взгляд на друга. Тот засмеялся, покачал еле заметно головой: нет, нет, не бойся, это не невеста твоя.
Старушка тусклым голосом пригласила в дом. Вошли. Халык принялся объяснять: кто они, к кому приехали. Старушка перебила: “Знаю, знаю тебя, помню, не думай, что совсем из ума выжила!». И объяснила, что дочь скоро вернется – ушла с соседками в другой конец аула на той: сын родился у какой-то женщины. Ахмед ага, притворясь безучастным, незаметно осмотрелся: чисто, уютно, ухожено, зажиточно, кувшины полны водой, около очага аккуратно сложены дрова, постели и подушки на своем месте, стопочкой. Хорошая хозяйка, ничего не скажешь, но какова сама?.. Внешне. По характеру. Тоже, скорей всего, хорошая. “Каков дом, такая и женщина в нем, – так говорят в народе». И Ахмед ага приуныл: “Захочет ли эта женщина, которую еще не видел, но которая уже нравилась, и чем дальше, тем больше, пойти за него? Ну что в нем хорошего? Немолодой, лысый. Правда, не такой уж урод, не так уж, страшен, чтоб шарахались – вспомнил свое лицо, когда, подравнивая усы, смотрелся в зеркальце, и все же… Согласится или нет?»
ebooksa