– Он изнасиловал меня. Три раза. Я просила его. Плакала. А он изнасиловал. Так грубо и больно.
Сергей стал машинально открывать и задергивать шторки. Шторки порвались.
– Я не знаю, как я теперь погляжу папе в глаза.
Сергей открыл дверь и хлопнул Семена по ноге.
– Вставай!
– Чего?
– Вставай. Поговорить надо.
Сергей вышел из купе. В тамбуре он закурил. Было прокурено и душно. Он машинально потянул дверь на себя. Дверь открылась. Проводник, видимо, тоже пьян. Ворвался грохот. Сергей подставил свежему потоку воздуха лицо и с отвращением швырнул сигарету в проем. Все, курить бросил! Вот так когда-нибудь и жизнь свою с отвращением брошу, а она будет догорать и чадить на лету.
– Что случилось? – услышал он за спиной. – Чего не спишь?
– Как Яна? – спросил Сергей.
– Вот такая, – Семен из большого и указательного пальцев соорудил маленькое отверстие.
«Вся душа твоя проскользнет туда, не зацепится!» – с ожесточением подумал Сергей.
– Ты зачем изнасиловал ее?
– О! – удивился Семен и тут же протрезвел. – Да как же еще их трахать? Добровольно-то с Глашкой надо.
Сергей взял его за грудки. Семен сильно ударил его в пах, и Сергей изо всех сил отшвырнул приятеля в сторону. Тот молча вылетел в дверь, а упругий ветер, раскачивание вагона да вновь ворвавшийся в уши грохот напомнили о страшной скорости, с которой шел поезд навстречу будущей жизни. Или в будущую жизнь, оставляя чьи-то жизни в прошлом.
***
Через час Сергей вернулся на свое место. В купе все спали. На месте Семена лицом к стене лежал человек. Сергей вздрогнул. Пассажир повернулся и с улыбкой сказал:
– А, это вы опять! Проводник сказал: тут место освободилось. Располагайтесь, вы мне не мешаете, – и снова отвернулся к стене. Потом повернулся и, приложив палец к губам и показывая глазами на Яну, прошептал: – Успокоилась. Совершенно.
Это был тот человек, что ехал с ними в вагоне в Читу, что утер им нос с привокзальной гостиницей. Но это был не грузин и никто другой. Язык его был чист, как у русского эмигранта монарших кровей.
Сергей не спал до утра. Первоначальное спокойствие, длящееся несколько минут, когда он смотрел в открытую дверь, в которую улетел Семен, сменилось ужасом от непоправимости содеянного, потом надеждой, похожей на тошноту, что все образуется, потом отчаянием и наконец удивительно легкой решимостью прыгнуть в проем самому и тем самым решить сразу все свои жизненные вопросы. Ему помешал проснувшийся перед станцией проводник.