Сердце бройлера

22
18
20
22
24
26
28
30

– Это в вас говорит молодость, молодой человек. Эх, молодость-молодость! Когда-то и мы были рысаками! Да-да, одиночками, не тройками. Как гнали мы к финишу! Как гнали!.. Зачем?

Сергей подумал в эту минуту почему-то об отце. Он почувствовал, что с отцом что-то неладно. Должно произойти. Или произошло. Он даже взволнованно встал, вышел из купе, глянул в окно, когда же Нежинск? Зашел, сел, снова встал, сел.

– Вы покурите, успокоитесь. Минздрав предупреждает, а я рекомендую. Покурите-покурите.

Сергей вышел в тамбур. Подергал ручку. «Вчерашняя» дверь был закрыта. Он закурил. Вспомнил, что бросил. Загасил сигарету.

– Не правда ли, успокаивает? – услышал он за спиной. – Когда последователен.

Он обернулся и ничего не ответил.

– Успокаивает, – удовлетворенно кивнул профессор. Он затянулся «Беломором». Заметив, что Сергей с любопытством смотрит на папироску в его руках, профессор сказал: – Привычка. Привычка сверху нам дана. Да и крепость есть крепость, а не дурь с ментолом, – профессор закашлялся. – Это и не «Беломор». Это «Брест» какой-то! Правильно предупреждает Минздрав. Ну, да предупрежденный спасен… Вернемся. Дама там одна. Скучает, поди.

И вдруг указал Сергею на дверь:

– Правда, во всякой двери есть нечто магическое? Как бы вход в ад или в рай. Открываешь ее и не знаешь, куда попадешь.

Они подошли к купе.

– Как вы тут, Яночка, не скучали? Мы премило поболтали с Сережей. Настоятельно рекомендую вам. Редкий напиток. Вы же любите всякие соки. Так вот, лучший сок и лучшее вино – в беседе с умным приятным молодым человеком, – профессор подмигнул Сергею, а на Яну посмотрел серьезно.

Девушка смутилась. Профессор удовлетворенно кивнул головой. Сергей отметил про себя, что профессору нравится, как все идет. Похоже, его замысел удается ему. Какой замысел, черт возьми?

– Да, в прошлом мы все одиноки, – продолжил профессор беседу. – Давайте-ка коньячку. Такой же… Приходим в одиночестве, идем по жизни в одиночестве и уходим из нее в одиночку. В одиночку лучше, – неожиданно засмеялся он. – Правда, их сейчас почти и нет. Камеры переполнены.

– Всякий уход, исход приносит наслаждение, – пришла Сергею такая вдруг безумная мысль. Мысль – переменить во что бы то ни стало тему разговора. Уж чересчур была она провокационной.

– Да, интересно. Даже смерть?

– Даже смерть. А также все естественные отправления организма, из всех дыр и щелей, извините, – вдруг ожесточился Сергей. – И роды в том числе. А также слова, звуки, запахи, ноты, рисунки, рукоделие. Все, что исходит изнутри, высвобождает и очищает. Даже то, что мы выбрасываем из себя в пустоту наше прошлое, как паук паутину. Вон оно, остается за окном. Бежит, скулит за нами следом. Ему не догнать нас (глаза профессора замерцали при этих словах – Сергей удивился; нет, ему показалось). А значит, приносит наслаждение.

– И насилие? Убийство, например?

– Не знаю, – искренне сказал Сергей.

Профессор засмеялся.

– Вот тут я не совсем согласен с вами, молодой человек. Это сублимация (ведь вы говорили, насколько я понимаю, о ней?), эти все либидо, сублимации, вытеснения – выдумки бездельников. К тому же, не наших. Наши больше пьют, а уж потом умствуют. А те, наоборот, умствуют, а потом пьют. Эта ваша сублимация (пардон, их) не имеет никакого отношения к трудящемуся члену общества, то есть к подавляющему его (я имею в виду общество) большинству.