Аглая Владиславовна, словно колеблясь, взглянула на Гурьянова. Тот терпеливо слушал.
– Она просила передать это только тебе одному. Собственно, это только тебя одного и касается. Передать тогда, когда мне уже самой настанет пора идти к ней.
22. Передача
– Настя!
Настя оглянулась и увидела взлохмаченного изможденного мужчину.
– Что вам угодно? – раздраженно спросила она.
– Ты что, не узнаешь меня?
– Алексей, где твоя борода? Ты что такой… взлохмаченный, бледный?
– Болел я…
– Пил, наверное?
– Не без этого, – усмехнулся Гурьянов. – «Что за болезнь, когда выпить нельзя» – помнишь, Толя любил говорить?
Настя взглянула Алексею в глаза и увидела в них боль. Она отвела взгляд.
– Женился я, Настя, представляешь?
– Поздравляю. Что-то незаметно по тебе. Опух вон весь.
– Это я, Настя, опух от счастья.
– Знаю ее?
– Вряд ли. Я ее прятал от всех.
– Красавица, наверное?
– Да! – встрепенулся Гурьянов. – Перебирал как-то отцовы бумажки и нашел вот это… – он достал из внутреннего кармана свернутую пополам ученическую тетрадь. – Очень любопытные записки. Я бы сказал, высокохудожественная проза. Все под своими именами. Прочти-прочти, не пожалеешь. Там немного. В бате пропал незаурядный талант. В самом конце увидишь. Вначале всякая дребедень…
– Тебе самому-то тетрадь не нужна? Как память об отце?