Часто приходила Женя Жук с подругами. Комната оживала. Васин брал баян и, припав к нему щекой, растягивал мехи. Рядом замирала Женя с мечтательно поднятой головой. Но пока Васин играл, лицо его оставалось каким-то стертым, отрешенным.
Постепенно музыка будила у каждого свое и прежде всего — желание как-то проявить себя, откликнуться. Первой не выдерживала Женя Жук. Взмахнув, как дирижер, рукой, она запевала не сильным, но приятным голосом. Потом прорывало Тимоха. Голоса у него не было, и поэтому он принимался насвистывать. Стрижев доставал из тумбочки ложки и, стиснув их между пальцами, выстукивал, как кастаньетами. Песню подхватывали остальные, и она набирала силу, рвалась из окон, пока, безбожно перевирая мотив, не начинал подтягивать Тимох. Васин болезненно морщился и бросал играть. На Тимоха налетали Жаркевич с девчатами и, опрокинув на койку, с веселой яростью давали тумкков. И каждый раз, точно в одиннадцать, в дверях появлялась тетя Маша, вахтерша, и напоминала, что пора расходиться.
Перед праздниками ходили в кино. По привычке собирались торопливо, шумно, галдели.
— Тима, дай утюг! У меня еще штаны не отглажены.
— У кого, орлы, запасной галстук есть?
— Не богат ли кто желтой ваксой?
И прибегали в кино перед самым началом сеанса…
Как-то вечером Тимох остался один: все разошлись кто куда — на занятия кружков, в чертежный зал. Он надумал было забраться в шкаф и перезарядить кассету для ФЭДа, оставленного Юрием, но вдруг потянуло к давнишним товарищам, и Тимох переменил решение. «Сердятся небось. Зазнался, думают. И правильно…»
Он уже собрался выходить, намереваясь ехать в общежитие третьего стройтреста, где жил Смагарович, как в комнату влетел запыхавшийся Юрий.
— Вот чудесно, что застал! — угодливо крикнул с порога.— Переодевайся и пошли.
— Куда?
— Потом узнаешь. Давай мигом!
Чем-то довольный, возбужденный, Юрий радостно сиял. Не обращая внимания на товарища, открыл шкаф, достал его выходной костюм, рубашку, галстук и положил на кровать.
— Нет, серьезно: куда? — заколебался тот.
— Лишний билет есть. Профком литейного поход организовал. Понятно?
Он помог Тимоху одеться, сам завязал ему галстук и потянул за дверь.
— Ты что, не один? — догадался наконец Тимох и неохотно заторопился.— Так бы и сказал!
На противоположной стороне улицы стояла девушка в легком голубом платье, с накинутой на плечи шалью. Когда Юрий с Тимохом показались в подъезде, она подняла руку и помахала, чтобы привлечь их внимание. И по тому, как она это сделала, Тимох вдруг узнал ее.
Это было почти невероятно, и он смутился. Замешался, потому что часто вспоминал нечаянную встречу под соснами. Она приобрела в его глазах какой-то таинственный, необычайный смысл. Будила фантазию, интриговала. Образ убитой горем девушки, лежавшей на земле под дождем, не раз всплывал в памяти. Вот она, испуганно и враждебно наблюдая за ним, с трудом встала на колени, вот привычным движением выжала мокрую и потому каштановую косу, что тут же посветлела. А лицо? Истомленное, по-своему красивое от горя. Мокрое платье прилипало к телу, и от этого девушка выглядела чрезвычайно несчастной и в то же время привлекательной…
Тимох не раз проходил мимо дома, в подъезде которого девушка тогда исчезла, однако так и не встретил ее. И вот на тебе — она, на той стороне улицы, машет рукой и приветливо улыбается.
ebooksa