— Перед этим я, дядька Михал,— вспомнив, как называла Лёдина мать мужа, с удовольствием произнес его имя Тимох,— каменщиком в бригаде Урбановича работал. Слышали, может, про него? А последнее время и сам в бригадирах ходил.
— Хорошо бы Лёде про это рассказать,— нахмурился Михал, игнорируя, что жена дергает его за пиджак.
— Я тут недалеко, на углу проспекта и Купаловской, дом свой последний строил,— подзадоренный его словами, сказал Тимох, не замечая ни знаков Арины, ни перемены в настроении Михала.— Видели, какая громадина! А вы кем работаете?
— Плавильщиком.
— О-о!
Он так протянул это «о-о», что Михалу тоже захотелось рассказать о себе.
— Я ковкий чугун варю.
— Интересно?
— А как же! У нас ведь электричество и чугун. Значит, огонь и металл. А недаром когда-то молились на огонь. Да и теперь без них ничего не сделаешь. Фундамент у государства и тот из металла.
Трижды прозвенел звонок, и в зале исподволь стало темнеть.
Громко болтая, слева от Тимоха сели Рая с Севкой, и беседа сама собою прекратилась.
Соломенного цвета волосы у Раи были красиво собраны на затылке в пучок. Гордо тряхнув ими, девушка, будто Тимох чем-то удивил ее, уставилась на парня. Зал погружался в темноту, а она все глядела и глядела. Тимох демонстративно тоже повернулся к ней и с вызовом вытаращился на Раю. И хоть глазам стало горячо, не отвел их, пока та не сдалась первой.
— Так вы заходите когда-нибудь к нам,— с прежним доброжелательством пригласил его Михал.
Дрогнул и начал медленно расходиться занавес. Со сцены повеяло холодком, зал затих.
Шла «Павлинка» Янки Купалы. Тимох помнил историю несчастной любви Павлинки еще со школьной скамьи. Когда-то в клубе строителей он даже играл Якима Сороку. Но события на сцене сразу захватили его, увели в далекий, чем-то родной мир. Раздражали только реплики Севки, который, хвастаясь, что всё знает, то и дело называл Рае фамилии артистов и рассказывал, что будет дальше.
— Ржецкая… — говорил он как про открытие.— Дедюшко!.. Глебов… Народные! Алё, посмотришь, как у Глебова сейчас начнут ложки подпрыгивать. Сила!..
— А ну перестань,— не выдержал осадил его Тимох, понимая, что Михал с Ариной того же ждут.
— Пошел ты подальше! — огрызнулся Севка, но все же замолчал. А Тимох почувствовал, как чья-то тяжелая ладонь легла на его колено и стиснула по-дружески, одобрительно.
На сцене Пустаревич — Глебов как раз старался сладить с ложками, а они не слушались его пьяных рук и подпрыгивали как живые. Тимох видел: на лице у Арины застыла улыбка. Женщина часто подносит платок ко рту, вытирает губы, а улыбка как была, так и оставается. Михал же, не таясь, хохочет от души, то наклоняется, то откидывает голову назад. И радуясь, что между ним и родителями Лёди устанавливается взаимная симпатия, Тимох захохотал сам и невольно взглянул на Лёдю с Юрием,
Они сидели, держась на руки. Им было легко и хорошо. Все, что недавно мучило их, — подозрения и ревность у Юрия, печальное воспоминание и неловкость, вызванная встречам с Тимохом у Лёди, — развеялась. Даже происходившее на сцене не шибко занимало их. Им важно было иное: они — вместе, в театре, сидят обок, их потешают артисты, и, когда сердце осеняется осеняет трепетное чувство, могут пожать друг другу руку. Присутствие же лёдиных родителей придает их отношениям более определенный характер, узаконивает их.
ebooksa