На закат от Мангазеи

22
18
20
22
24
26
28
30

- Казак на пристани. Это же Горелый. Тот, что был с нами в разбойной крепости. Тот, что переметнулся к Троекурову.

Воевода усмехнулся.

- Ну, положим не переметнулся, а выполнял мое особое поручение. Иногда ради стратегии, дьяк, приходится немного приврать.

- И часто ли ты врал, воевода?

- Тебе? Никогда. Разве что не договаривал.

- О чем же это? О том, что твой казак по особым поручениям поил брагой разбоев? Или о том, что именно он познакомил их с Хоэром, чтобы тот подбил их на ограбление каравана? Пьяный Кудряшка мог об этом проболтаться, оттого его и пристрелили? Этот твой Горелый и пристрелил? Или у тебя еще много казаков по особым поручениям? И часто они выполняют такие поручения?

Кокарев молча смотрел на него с усмешкой. Потом наконец ответил:

- Нечасто, но иногда приходится. Ты, дьяк, в мою кухню не лезь. Там для Разбойного Приказа все равно нет ничего интересного. А разбойничков лучше держать на привязи, если нет сил их уничтожить, это ты сам должен понимать. Главное, чтобы они об этом не догадывались.

- А что с зельями? Варза проговорился, что ты у него самоедских зелий набрал, да я пропустил мимо ушей. Зачем тебе нужны были эти зелья? Для пирожков, которые ты приказал Иринье скормить? Иринья-то тебе чем помешала? Ты ж ее почти не знал. Или это тоже вранье?

- Нет, не вранье. Не знал. Варза проболтался, что кормит ее боевыми снадобьями, вот мне и пришло в голову ее ненадолго отстранить от дела. Но, видать, от печного жара тот порошок как-то свойства изменил. И вместо того, чтобы отрубить сразу, отрубил ее только ночью. И на целый год, - воевода рассмеялся. – Но, знаешь, я рад, что она тогда не окочурилась. Без нее мы Варзу точно бы не нашли.

- Но зачем? Зачем тебе понадобился этот караван?

Воевода прищурился.

- А сам-то как думаешь?

- Идол тебе точно не нужен.

- Нет. Уже не нужен. Можешь забирать его с собой и делать, что вздумается. Хочешь – князю Мстиславскому отвези. Хочешь ляхам продай. Хочешь выброси. Он свое дело сделал.

- Какое дело, воевода?

Кокарев приложил палец к губам и прошептал:

- Прислушайся. Что слышишь?

Макарин замолчал, пытаясь совладать с бушующим внутри негодованием. Тихо плескались волны, шумел кустарник невдалеке от лестницы, и тоскливо кричали где-то далеко чайки.

- Я ничего не слышу.