Пламя моей души

Он шёл, как мог, быстро, чтобы и поспеть ещё вовремя к Чаяну, и княжне хуже не сделать. Запомнил уже тропу, хоть и плутал вкруг неё изрядно, а потому то и дело взгляд опускал на лицо Елицы. И спокойное, кажется, в тот миг, что была она без чувств, и пронизанное едва заметным мучением. Он глотку себе готов был сам перегрызть за то, что доставлял их девушке так много. Хоть и не желал вовсе. Более того — и сейчас хотел бы целовать её долго, сжимать в объятиях — всегда. Когда случилось так, что душу его, ко многому безразличную, успела она собой так наполнить? До краёв самых — того и гляди расплещется, затопит его этим невообразимо дивным и в то же время страшным чувством. Тем, что половинило его словно тесаком острым: забрать её, всю себе присвоить, и в то же время держаться подальше, чтобы не причинять боли.

Словно хрупким украшением она в его руках оказалась — да хоть кольцом височным, что так любят девицы и женщины носить, защищая себя и завлекая порой мужчин тихим их звоном. Кажется, налюбоваться нельзя тонкой работой умелого мастера, что его творил. И рассматривать можно бесконечно узоры, зернь мелкую, ровную — одна крупица к другой наплавленной кропотливо. И чистотой серебра его, отчего ценность только растёт. Когда лежит оно на ладони — хрупкое, нежное — и стиснуть хочется с силой буйной, чтобы никому больше не досталось... А сожмёшь кулак — и сомнётся оно, сломается — удастся ли спасти, исправить, чтобы засияло вновь?

Скоро отступили за спину смурные, синеватые ели — и снова окружил со всех сторон осинник древний, светлый. А среди него — изба показалась на прогалине большой, что вмещала и житницу, и хлев длинный, и сенник — куда Леден и поспешил тут же.

Там было всё так же тихо. Всё так же лежали Чаян с отроками на своих местах, не повернувшись даже ни разу с боку на бок. Но, кажется, дышали ещё — и то ладно. Теперь бы дождаться, как Елица в себя придёт. Так долго она в беспамятстве была, что хотелось кулаки себе в кровь о стену разбить за глупость свою, за то, что поддался желанию сильному, испугавшись за неё страшно, но и не подумав о том, что дальше будет.

Леден уложил княжну на свою лежанку и встал, озираясь по сторонам и не зная, что ему теперь и делать. Но тут Елица пошевелилась, замотала головой вяло, словно сбросить с себя хотела паутинку какую неприятную. Изломились брови её, а над губой и у линии волос заблестели мелкие капельки пота. Леден снова рухнул рядом с ней на колени, протянул было руку — коснуться — да передумал. Вдруг снова худо сделает?

Княжна открыла глаза и уставилась перед собой неподвижно, будто под крышей сенника что-то увидела.

— Елица, — тихо позвал её Леден. — Елица, ты меня слышишь?

Она повернулась к нему медленно и вдруг пальцами по губам провела — неспешно, нажимая на них — то ли впечатать хотела поцелуй их недавний, то ли стереть.

— Где Димина? — спросила ясным на удивление голосом. — Ты убил её?

— Убил.

Елица вновь веки прикрыла. Будто стало ей вдруг жаль травницу, несмотря на то, что та сотворить с ней хотела. Уж не пожалела бы её Димина, вырезала бы сердце и в жертву бросила.

— Она повсюду была здесь. Я видела. Там, на капище, видела след её — под пеплом. Везде, в каждом камне и дереве.

— Жива твоя ей нужна была, Елица, — Леден и вовсе сел на пол. — Чтобы жить дольше, молодость хранить для мужа своего. Сиречь твоего.

Елица вдруг накрыло лицо ладонями, пошевелилась неловко — и скособочилась от боли. Надо перевязать лучше, найти травки лечебные — кровь запереть и не дать ране воспалиться.

Хоть и хотелось поторопить её, чтобы помогла она Чаяну, да пусть в себя придёт немного. Не обвиняет его ни в чём, не шарахается прочь — уже и на том спасибо.

— Я знаю, — только и ответила она приглушённо. — Теперь знаю. Проклятие то, что на вас с Чаяном теперь, на капище том было наложено. Я видела. Как отпечатки тёмные и светлые — везде. Только не увидела, кто это с вами сделал.

Леден и хотел бы что-то сказать на это, да как будто все слова разом позабыл. А Елица шептала что-то, всё неразборчивей, словно в себя саму погружалась. И страшно стало, что вдруг в один миг — и с ума сойдёт. Кто может верно сказать, что сейчас внутри неё творится, в мыслях рваных какая бездна раскрывается?

Он взял осторожно Елицу за плечи и усадил — она не противилась. И взгляд её всё мимо него стремился, словно и сейчас проносились мимо неё образы прошлого. Чужого прошлого — не принадлежащего ни ей, ни им с Чаяном. Но поломавшего их жизни ещё тогда, как не родились они.

— Еля, послушай, — Леден заглянул в её лицо, бледное, отстранённое. Девушка перевела всё ж на него взор, приложила руку к груди, впилась пальцами, словно выдрать что-то из неё хотела. — Мне помощь твоя нужна. Вернее, Чаяну и отрокам. Димина их опоила чем-то. Даже Морана не смогла вмешаться.

Княжна брови плавные свела, прорезались тонкие морщинки между ними — каждую бы поцеловать сейчас — и вдруг встала без возражений, быстро и твёрдо. Прошла до лежанки Чаяна, склонилась над ним. Погладила по щеке, всё приближая лицо, провела пальцами по шее вниз и руку под рубаху ему сунула, едва ворот развязав. Кольнуло под дых словно иглой калёной. Растеклось по телу жгучим жаром. Непривычно снова, тревожно.