Пламя моей души

Воевода разрешил только Оляне заходить к ней да чернавкам — под её присмотром, коль понадобится. Хоть стражу у двери не оставил — и то ладно. Никогда она и помыслить не могла, что пленницей в собственном доме окажется, да не абы какой — как было, когда появились здесь Светоярычи, которые почти ни в чём неё не неволили — а самой настоящей: ни шагнуть, ни вздохнуть без надзора.х, пусть и незримого. Кто мог бы ожидать, что так всё обернётся, что не пожелает Доброга, муж всегда к ней приветливый, вставать на её сторону? Да многое, видно, поменялось и в его мыслях тоже.

Зимава не знала, куда себя деть, смириться хотела было, погасить пламя негодования и гордости поруганной внутри — да не могла. Даже Оляна вмиг словно отдалилась от неё, да только думалось, что воевода знатно её застращал: всё ж муж её под его дланью служит — перечить лишний раз тоже дело неблагодарное.

И совсем уж можно было спятить взаперти, потонуть в приливах жутких приступов страха и паники, что стискивали сердце холодными цепями всё чаще, да хоть позволял Доброга во двор выходить — вместе с соглядатаями приставленными, вестимо. Порой и хорошо оттого делалось, легче становилось на сердце болезненном, а иногда — лишь хуже. Всё чудилось-вспоминалось, как проходили недавно этими тропками они с Эрваром вместе — и тогда дрожь ледяная по спине пробегала, не верилось снова, что нет его больше и что сама она его жизни лишила. Словно какой другой человек это сделал.

Вот и нынче Зимава плелась по тенистой тропке, слушая гомон далёкий у изб дружинных. Такой же он был, как и вчера, кажется, да и другой: чуть громче, взволнованней звучали отрывистые голоса кметей, и даже гридни за спиной явственно напряглись, вслушиваясь в них.

И стоило свернуть к ним через сад, как вышел навстречу воин из бывшей Эрваровой ватаги. Люди его многие остались служить в Велеборске, когда как другие засобирались в Логост. И осуждали они, кажется, княгиню, что вожака их убила, но слишком не серчали. Многие судили, что за деяние низкое, его и оскопить можно было бы: поверили всё ж в то, что Зимава про случай тот рассказала. Да в то, что приукрасили после здешние женщины. Остался старшим у них другой рус — Торгард, и Зимава размышляла уже над тем, как бы его к себе приблизить исподволь.

Он-то и поспешил к ней. Судя по лицу смурному — с вестями недобрыми.

— Вести худые, княгиня, — тут же выдал, поклонившись. — Гонец приехал от купца одного. Говорит, лодьи из Зулича причалили неподалёку. Воинов на берег сошло немало. И по земле тоже идут. Доброга просил передать.

Зимава так и встала на месте, пытаясь весть недобрую, нежданную в голове уложить.

— Я поняла, иди, — отослала она воина. — Спасибо.

Тот снова поклонился, скользнув по ней внимательным взглядом, и мигом из виду пропал. Забурчали тихо позади гридни, обсуждая услышанное, и от низких их голосов аж внутри всё задрожало, будто твердь под ногами закачалась.

И понемногу гроза, что нависла в очередной раз над Велеборском, застлала взор — и звучал как будто утробный грохот её в ушах. Не стерпел Гроздан потери Елицы. Не простил того, как нахально — не менее, чем он сам — Чаян забрал княжну у него из-под носа. В тот миг, верно, как возомнил уж себя зуличанин князем будущим.

И, получается, не ко времени отбыло остёрское войско. Уж, верно, прознав о том, зуличане и осмелели вконец. Но только на сей раз не Зимавин гонец им о том сообщил. Она огляделась в пустом саду, ожидая, что в любой миг на неё свалится ещё какая худая весть, они здесь, верно, за каждым кустом таятся — и пошла в горницу к себе. Теперь мужам решить, что делать с подступающими к порогу неприятелями. Высылать в бой войско, чуть окрепшее после прекращения вражды с остёрцами, или ждать, пока появятся новые враги перед взором, чтобы узнать, чего хотят они — может, вовсе и не город им нужен?

А она теперь снова с Доброгой говорить станет. Ведь лишь в ней сейчас вся власть княжеская есть, что ещё в Велеборске осталась — в глазах людей. Что бы те ни говорили о вдовой княгине. А там и с Грозданом встретиться надо. Да только в ворота нынче она пустит только своего мужа.

ГЛАВА 12

Нынче духота знойная на время отступила. Выгоревшее льняное небо потемнело, налилось цветом сочным, синим, впустило на гладь свою прозрачную облака белые, лёгкие, что перья утиные. Вынырнул из низин лесных сырой ветерок, заметался вдоль тропы, то гладя лицо, то задувая в спину, когда доводилось пробегать по двору. И полегчало даже: отпустила жадная хватка жары. И дорога грядущая казалась теперь не столь мучительной — а то ведь и в тени деревьев не всегда спрячешься.

Тревожно потемнело на северном окоёме, подёрнулся он дымкой синеватой, что с каждым мигом всё угрожающее становилась. Потянулась она дальше, разрастаясь, сгущаясь и превращаясь помалу в тучи тяжёлые, укутанные во влажную пелену готового пролиться дождя.

— Эх, успеть бы до Яруницы добраться, — вздохнул Радим, выглядывая очередной раз во двор.

Не просто так на пути к кургану Милиславы все решили сделать крюк небольшой вновь через Яруницу, хоть и можно было поехать дорогой более короткой — прямой. Да Радим, который Елицу теперь от себя и на два шага отпускать не желал, вестимо, ехать со всеми решил. Больше его в этой избе, где он пять лет прожил, ничего не держало. Да и то, что связывало его с этим местом раньше, оказалось неправдой, мороком наведённым.

И не хотелось ему, кажется, уезжать осюда — всё ж привык за столько-то лет, и хозяйство так просто не оставишь, животину тож. И с собой не потащишь конечно. Потому-то он и хотел заглянуть по дороге к знакомцу своему хорошему, который в Ярунице с семьёй жил — путь всё, что есть ценного в доме, забирает — уж пользы ему от того будет больше.

Княжичи и поворчали, конечно: не хотелось им время лишнее на чужие прихоти тратить. Чаян даже забранился на Радима люто перед тем, как в дорогу тронулись.