Пламя моей души

Они сталкивались и бежали друг от друга. А после схлёстывались снова — с большей силой. И этому, кажется, невозможно было противиться: осознание приходило только после. Каждый раз.

Донеслись голоса от мужской избы: княжичи о чём-то говорили. Елица посмотрела на нож в своей ладони — и казалось, что хранит он даже запах рук Ледена, в которых побыл не так уж и долго. Жаль, вырезать им нельзя его из груди. Тут ни один нож не поможет.

Наутро выехали из Яруницы к северу — в весь дальнюю, на самой границе двух княжеств — Полянку. Может, и можно было поспорить ещё, к каким землям она принадлежит. Там мать её уж много лет как похоронена. Как была при жизни на перепутье: и Светояру принадлежала, и Бориле — так и после смерти осталось. Может, и сама она того захотела. Как бы ни были сильны чары, что наложила на неё Сновида, а сердцем всё равно она к остёрскому князю тянулась. Теперь понимала это Елица ясно, но образ матери оттого вовсе не померк. Не потускнел от пыли ошибок и желаний её сокрытых.

Не обманул Леден, не слукавил, предлагая уроки телу Елицы давать, чтобы крепче стало, чтобы постоять за себя можно было хоть как-то, если вдруг опасность. Наука Отрада, она давно уж за плечами осталась, только смутное что-то в памяти задержалось ещё. А во времена неспокойные хорошо бы и правда хоть чем-то уметь за себя постоять.

Как развернули вечером стоянку у речки неглубокой, безымянной, как подкрепились все горячей похлёбкой с копчёным мясом — так на отдых засобирались. Только Брашко, страшно краснея, подошёл к Елице, когда она миски собирала, едва не напугав — так бесшумно.

— Завтра утром, если воля твоя будет, княжна, можем вон там поупражняться немного. Место хорошее, — он указал взглядом ей за спину, где за стеной густой осоки была ещё одна полянка, чуть поменьше, да для разминки достаточная.

Елица и растерялась даже поначалу. В какой-то миг она подумать успела, что Леден просто к слову об уроках сказал. Отыскала взглядом его — он стоял у воды, о чём-то с братом беседуя, повернувшись лицом в её сторону нарочно: чтобы ничего не упустить. А Радим, который рядом сидел, у огня, и брови вскинул удивлённо.

— Куда это ты с княжной собрался? — в голосе его разлилось острое недоумение.

Брашко промычал что-то неразборчиво, не зная, как объяснить. Елица рукой махнула, успокаивая мужа.

— Хорошо, — она кивнула. — Разбудишь меня, как идти нужно будет.

Отрок поклонился слегка — так почтительно, будто матерь в годах учить собрался и боялся теперь, как бы не навредить ей. Да и вообще бегом сбежал бы отсюда, если бы не приказ княжича. Уж его смущение точно можно было понять. А Радим, кажется, всё понял и перечить не стал, хоть по всему было видно, что затея их вовсе не пришлась ему по нраву. Да только не решался он пока рьяно указывать Елице, что ей делать, хоть и мог вмешаться — муж всё же.

Светоярычи сами обошли с дозором вкруг становища небольшого, то ли надеясь, что нагонят их мужи из Яруницы раньше, чем они на то рассчитывали, то ли врагов выискивали каких. Сейчас уже всего можно было ожидать. После вернулись, и скоро стало тихо кругом, как все улеглись спать. Только сверчки наперебой звенели в траве, выпь орала где-то вдалеке — доносилось сюда лишь эхо голоса её утробного и страшного.

Утром, едва коснулся свет зари берега, Брашко осторожно тряхнул Елицу за плечо, пробравшись в их с Боянкой укрытие. Она отмахнулась было, пытаясь прогнать, да сразу встрепенулась, как вспомнила, зачем её тревожат. Отрок вышел, давая одеться. Елица собралась как могла быстро, стараясь не потревожить челядинку, которая вчера тоже устала.

Брашко поджидал её чуть в стороне от шатра, ковыряя носком чебота землю.

— Пойдём? — Елица улыбнулась, чтобы хоть как-то сгладить звенящее напряжение, что натянулось между ними.

Уж никак, верно, отрок не ожидал такое поручение от княжича услышать. И вряд ли когда-то доводилось ему девиц учить мужицкому делу — сражаться.

Пока дошли до назначенного места, подол вымок весь едва не до колена от росы. Разлился свет Ока по воде спокойной в безветрие, по острым макушкам елей, что росли на другом берегу, по листьям резным берёз, которые окружали полянку.

Брашко повернулся к Елице, хватаясь за рукоять собственного ножа, окинул её взглядом, надо сказать, придирчивым. Похоже, и не верил, что толк из неё хоть какой-то выйдет. Собирался он с мыслями, покусывая губу, а Елица ждала первого слова его: что делать, куда вставать и как.

Но наконец Брашко совладал с собой, хоть и волновался заметно. И после первых неуклюжих попыток хоть что-то ей объяснить — без оружия пока, с захватами разными хитрыми — дело пошло на лад.

Елица извалялась в траве вдоволь. Больше смеялась поначалу: от волнения. Всё казалось, что щекотно ей и что отрок уж больно её бережёт, лишний раз коснуться боится. Да как поднималось светило к верхушкам деревьев из глубины леса всё выше, так сильнее они расходились. И вот уж порой не столь осторожничал Брашко, прикладывая княжну к мягкой земле очередным мудрёным вывертом. Да и она перестала замечать, что, верно, не подобает так близко с парнем ей соприкасаться. Негожее дело для дочки князя. Да и вообще для девицы.