Фрост ошибся и в своих надеждах, и в своих предположениях. Он надеялся, что этой ночью все они получили короткую передышку, а этой ночью Свечной человек мог снова выйти на охоту. И Мирослава подпустит его к себе без малейших опасений. Вот единственное, в чем Фрост не сомневался. Он допустил чудовищный просчет, но, вероятно, все еще можно исправить, если прямо сейчас найти Мирославу!
На аллее никого не было. В свете фонарей она отлично просматривалась на всю длину. Оранжерея оказалась закрыта на замок, свет в ней не горел. Наверное, Лисапета вернулась к себе. Вот только каким путем вернулась, если он держал в поле зрения оба входа в главное здание и был уверен, что ни Мирослава, ни Лисапета не могли пройти незамеченными. Это в том случае, если они решили вернуться домой. А если, вопреки здравому смыслу, захотели прогуляться по ночному парку?
Как бы то ни было, а квартиру Мирославы Фрост все равно проверил. Она была заперта и, насколько он мог видеть сквозь окно, пуста. Но он решил идти до конца, обмотав руку косухой, он разбил стекло и влез внутрь. На беглый осмотр ушло всего пару секунд. Никого! Значит, искать Мирославу нужно в другом месте. Сейчас, как и тринадцать лет назад, все дороги в Горисветово вели к Свечной башне. Фрост очень надеялся, что не ошибся на сей раз.
Оказалось, ошибся старший следователь Самохин, а он с самого начала был прав!
Дверь, ведущая в Свечную башню, была приоткрыта, кто-то оторвал запечатывавшую вход полицейскую ленту. Фрост бесшумно проскользнул в образовавшуюся щель и замер, прижавшись спиной к холодной каменной кладке, давая глазам окончательно свыкнуться с темнотой.
Оказалось, ему не нужно зрение, сейчас ему было достаточно слуха и обоняния. В башне едко пахло бензином, а сверху доносились голоса. Два голоса и один почти вой. С голосами он разобрался сразу: это были Славик и Мирослава. Но мозг отказывался анализировать вой, Фрост даже не мог решить, человеческий он или звериный. К этим трем голосам примешивался не то гул, не то свист. Пока Фрост носился по усадьбе в поисках Мирославы, погода стремительно менялась. Поднявшийся ветер безжалостно рвал в клочья туман. Он же аккомпанировал тому существу, что выло на смотровой площадке.
Фрост сделал осторожный шаг к лестнице. Можно было не опасаться, что его услышат в этой какофонии звуков, но он все равно не хотел рисковать. Он ступал со ступеньки на ступеньку, борясь с острым желанием обернуться. За его спиной кто-то был, кто-то так же осторожно поднимался по лестнице. А в его голове набирал силу пока еще тихий голос, почти шепот…
– Раз, два, три… – На четвертой ступеньке Фрост споткнулся, пришлось ухватиться за стену, чтобы не упасть.
– Четыре, пять… – На пятой закружилась голова, но стена все еще казалась надежной опорой.
– Я иду искать. – Захотелось обернуться. Просто, чтобы убедиться, что позади никого нет.
– Кто не спрятался, тот мертв… – Все-таки он обернулся, самым краешком глаза заметил то ли тень, то ли движение.
– Вы все мертвы, мои детишечки… – И тихий смех из ниоткуда.
– К черту! – Не сказал, а подумал Фрост. – Пошла к черту, тварь!
Дальше он поднимался, уже не оборачиваясь и не прислушиваясь к шепоту за спиной. Или в своей голове. Теперь он прислушивался лишь к тем звукам, что доносились сверху. С каждой преодолённой ступенькой голоса становились все отчетливее, а картина все яснее. Яснее и ужаснее. Ужас забивался в ноздри ядреным бензиновым духом, рвался в уши истеричным визгом обреченного на смерть живого существа.
Кто не спрятался, тот мертв. Этой ночью они все плохо спрятались. Очень плохо…
Фрост замер у люка, ведущего на смотровую площадку, несколько мгновений постоял недвижимый, дожидаясь, когда восстановится сбившееся дыхание, а потом осторожно выглянул из люка.
Выход на смотровую площадку находился не в центе, а в стороне, он был частично скрыт массивной металлической опорой, поэтому у Фроста была возможность увидеть все в деталях, оставаясь при этом незамеченным.
Первым делом он отыскал взглядом Мирославу. Она сидела у противоположного края площадки, прикованная наручниками к одному из прутьев ограждения. На лице ее застыло недоумение пополам с ужасом. Наверное, такое выражение появляется на лице всякого нормального человека, столкнувшегося с чудовищной, не укладывающейся в голове несправедливостью. Но хуже, чем Мирославе, сейчас было другому существу, тому, кто выл и метался в запертой клетке. Фросту понадобилось несколько мгновений, чтобы признать в нем Валика Седого. Его одежда была влажной, мокрые волосы липли к лицу, лезли в глаза. От клетки шел запах бензина, а рядом с ней валялась пустая пластиковая канистра.
Славик стоял между клеткой и прикованной Мирославой. Его собственные волосы трепал ветер, кожа на лице натянулась и словно бы сделалась пергаментно-тонкой, во взгляде было безумие, а в руке – зажигалка.
Не нужно было быть ни криминалистом, ни стратегом, чтобы понять, что собирается сделать этот урод. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, что огонь из клетки в мгновение ока перекинется сначала на лужи на дощатом полу, а дальше на джинсы Мирославы.