– Я заберу анализы, – Марина, смекнув, что их появление крайне несвоевременно, тут же взяла небольшой пластиковый поддон с пробирками, и, уже почти развернувшись, поинтересовалась, – Вас можно оставить одних? Доберётесь до раздевалки?
– Да, всё хорошо, – с хрипотцой ответил Куко, а Шакко просто закивала в ответ.
– Ладно, – согласилась Хельга.
Как только кураторы снова вышли из палаты, Лисичка с шумом выпустила воздух:
– Да, что же это такое… неужели не понятно, что…
Дальнейшая речь оборвалась. Лис снова с жаром притянул её к себе, прямо сквозь ткань больничного одеяния лаская губами упругую грудь, а Шакко руками обвила его шею, и валилась на спину, рыча сквозь тяжёлое дыхание:
– Я сейчас взорвусь…
* * *
Новое раннее утро нового дня. Ещё все соратницы спят, умаянные долгим и тяжёлым днём.
Вчера был тяжёлый день, как и положено понедельнику. Медицина устроила тотальную проверку, своего рода генеральную репетицию перед аттестацией, которая должна пройти сегодня. Но их это уже не касается.
Их снова зовут просто Вика и Настя, таких миллионы, простых людей с простыми судьбами. Две девушки, сломленные неудачей, решили разорвать с прошлым, постараться забыть, и начать всё с начала.
Уходили в новый путь два человека, оставив на столах комнатушек короткие записки своим наставникам и подругам. В строках, что написали дрожащие руки, просьба простить и отпустить – это их решение. Эволэк часто уходит по-английски, не прощаясь. Слишком больно ноют раны, слишком тяжела горечь неудач.
Друзья прочтут идущие от ноющего сердца слова и даже не станут сердиться, понимая их печаль и решимость, желание порвать с прошлым. Так бывает.
– Ну, что? Идём? – спросила свою подругу по несчастью светловолосая и высокая, как берёзка, красавица, глотая колючий комок.
– Идём, – тихо ответила та, смахивая бегущую слезу.
Они последний раз оглянулись через плечо, без пафоса и надрыва прощаясь с родными стенами. ИБиС мигал им огоньками шпилей всех пяти башен, словно стараясь утешить своих горюющих детей, провожая их в долгую и трудную дорогу под названием жизнь. Перед глазами двух девчонок поплыла пелена, носы с шумом тянули так и не остывший за ночь воздух.
– Идём, Вика, – снова сказала вторая, чёрная, как ночь, со смоляными волосами и тёмными глазами.
Подруги закинули за спины рюкзаки с нехитрым скарбом и зашагали по тропинке, прямо мимо деревьев и свисающих с их веток хищных лиан, распустивших на воздухе свои похожие на щупальца анемонов корни, хватая утреннюю росу, что щедрой рукой рассыпалась брильянтами по зелёным листьям.
Известная только эволэкам тропинка привела сквозь смертоносные чащи к старому деревянному мосту, перекинутому в незапамятные времена через небольшую речушку, что впадала в окольцовывающее последний рубеж обороны института озеро. Почерневшее под натиском времени, солнца и ветра, снегов и дождей дерево хранило в своей памяти имена многих несчастных, что так же покидали навсегда течения Океанеса. Перила, словно живые, колыхались на ветру сотнями ленточек, каждая из которых – судьба эволэка, оборвавшаяся на этой переправе, но и нашедшая что-то новое на другом берегу. Только вот, счастье ли это будет?..
Две погружённые в траур девушки осторожно ступили на скрипучий настил, сделали несколько шагов и остановились лицом к неспешному течению неширокой, но глубокой реки. Ещё две ленточки, повязанные на грубые брусья, присоединились к своим сёстрам и братьям, выделяясь яркостью красок, ещё не сожжённых солнечными лучами.