Сумасшедший дом в то утро гудел, как потревоженный улей: крики, вой и даже дикий хохот раздавались на первом этаже. Авруцкий объяснил, что больные что-то слышали или почувствовали, Трофим недаром ходил по палатам. В глубине коридора второго этажа вся в крови лежала убитая Варвара: у нее было перерезано горло. Возможно, она пыталась спасти девочку, за что и поплатилась жизнью; смотреть на нее было больно. В торце оказалось две двери. Ту, что вела в палату Танечки, можно было узнать по раскуроченному замку; на полу валялись свежие щепки.
Мы вошли в палату. Она была пуста. Рюмин прошагал прямо к балконной двери, попытался открыть ее изнутри, но вскоре понял, что это пустая трата времени. Возле кровати лежал небольшой металлический топорик. Видимо, убийца пытался сломать им замок, но у него ничего не вышло. Мне пришло в голову, что обезумевший Сухоцкий бросил топорик и решил выбить дверь плечом. В это мгновение дверь неожиданно открылась, он вылетел на балкончик и перевалился через перила. Однако моя версия выглядела настолько невероятной, что я не осмелился поведать о ней шефу жандармов.
В некотором раздражении Рюмин обратился к Авруцкому:
– Как же он выскочил через запертую дверь?! И где ваша девочка?
– Я увел ее из палаты, потому что знал, что вы будете все проверять. Соседняя комната принадлежит… принадлежала Савиным: у них нет другого жилища в Красноярске.
– Ясно. Как вам удалось провести ребенка мимо убитой женщины?
– Когда мы выходили, я заслонил тело Варвары, насколько это было возможно.
– Ловко, ничего не скажешь. Ведите нас к Лещиновой.
Авруцкий замялся.
– Надо вас предупредить, господа, что Танечка очень изменилась.
– Что вы имеете в виду?
– Сейчас вы все увидите, только у меня огромнейшая просьба: не напугайте ребенка. Она знает, что я – ее опекун, а про себя думает, что лечится в этой больнице.
Рюмин ответил язвительно:
– Хорошо, господин доктор, мы постараемся изобразить из себя гостей.
Наша процессия вышла из одной двери и тут же вошла в другую. Представшая нашим глазам комната выглядела как еще одна палата, настолько по-спартански жили Варвара и Тихон. Сухие цветы в вазе и пестрые часы с кукушкой только подчеркивали царивший здесь казенный дух. Видимо, хозяева не придавали никакого значения уюту, им нужен был только свой мирок абсолютно здоровых людей в царстве безумных. Однако наши взгляды целиком сосредоточились на сидящей в комнате девочке. Авруцкий предупредил нас о переменах, которые с ней произошли, но мы с Рюминым даже представить себе не могли, насколько она изменилась.
Она была все в том же халатике и с теми же детскими косичками, но сердитая гримаса исчезла, а лицо ее разгладилось и повзрослело! Перед нами сидела и та, и не та девочка; в руках она держала подаренную мною уточку. В следующее мгновение она потрясла нас еще больше – встала и сказала: «Доброе утро, господа».
Пораженный, я переглянулся с Рюминым и обратился к ней:
– Здравствуй, Танечка. Ты помнишь, кто подарил тебе уточку?
– Конечно, помню – это вы. Спасибочко большое, теперь ее зовут Леся.
– Господа… – напомнил о себе Авруцкий.