– Что же ты мне скажешь? – спросил принц Конде.
– Что одна только смелость может вас теперь спасти, – я передаю вам это от королевы-матери, – ответил шут на ухо принцу.
– Передай тем, кто тебя послал, – ответил принц, – что, если бы мне было в чем себя упрекнуть и если бы я чего-нибудь боялся, я не был бы сейчас в замке.
– Я сейчас побегу и передам ваш смелый ответ! – воскликнул шут.
Прошло около двух часов. В час дня, незадолго до королевского обеда, канцлер и кардинал Турнонский пришли за принцем, чтобы проводить его к Франциску II, находившемуся в большой галерее, где перед этим заседал Совет. Принца Конде поразила холодность, с которой его встретил король на глазах у всего двора, и он спросил, чему ее приписать.
– Любезный брат, – сурово возразила ему королева-мать, – вас обвиняют в том, что вы замешаны в заговоре реформатов, и, если вы не хотите навлечь на ваш дом гнев короля, вам следует доказать, что вы его верный слуга и добрый католик.
Услыхав эти слова, произнесенные среди всеобщего молчания Екатериной, опиравшейся на руку сына, в то время как слева от нее стоял герцог Орлеанский, принц с гордым видом отступил на три шага назад, взялся за рукоятку шпаги и поглядел на всех собравшихся в зале.
– Тот, кто это говорит, ваше величество, – в гневе воскликнул он, – нагло лжет!
Он бросил к ногам короля перчатку, говоря:
– Пусть тот, кто собирается подтвердить эту клевету, выходит вперед!
Всех присутствующих охватил трепет, когда они увидели, что герцог Гиз сошел со своего места. Но вместо того чтобы, как все этого ждали, поднять перчатку, он направился к бесстрашному горбуну.
– Если вам нужен секундант, принц, то окажите мне эту честь, – сказал он. – Я отвечаю за вас, и вы покажете реформатам, как они заблуждаются, собираясь провозгласить вас своим вождем…
Принц был вынужден протянуть герцогу руку. Шико поднял перчатку и передал ее принцу Конде.
– Кузен, – сказал юный король, – беритесь за шпагу только тогда, когда надо защищать короля; пойдемте обедать.
Удивленный поведением брата, кардинал Лотарингский увел его в свои покои. Принц Конде, избежав самой большой из грозивших ему опасностей, предложил руку Марии Стюарт и повел ее к столу. Всячески льстя молодой королеве, он думал о том, какую новую ловушку готовит ему сейчас хитрый Балафре. Но напрасно он ломал голову: он узнал о планах Лотарингца только тогда, когда королева Мария ему о них рассказала.
– Разве не было бы жаль, – сказала она, смеясь, – отрубить такую умную голову? Признайтесь же, что мой дядя – человек великодушный!
– Разумеется, государыня. Тем более что голова моя сидит как следует только на моих плечах, хотя одно из них и выше другого. Но только великодушие ли это? Не слишком ли оно дешево? Неужели вы думаете, что принца крови так легко предать суду?
– Не все еще кончилось, – ответила Мария, – мы увидим, как вы будете себя вести, когда начнут казнить ваших именитых друзей, к которым Совет постановил применить самые суровые меры.
– Я буду вести себя так, как будет вести себя король.
– Король, королева-мать и я – мы все будем присутствовать при казни вместе со всем двором и послами…