— Пустяки! И чего ты так печалишься? Случается и в семьдесят лет тоже…
— Э! — продолжает утешать Ривке. — Бог захочет — и веник стреляет!.. А если и нет, как долго, думаешь ты, он протянет? Не может же человек жить вечно! Такое счастье мне, какой ты будешь молодой и красивой вдовой, — пальчики облизать.
Ривке не желает реб Занвилю дурного, хотя он и порядочная дрянь! Ту жену он тиранил, но она была больная, а я крепка, как орех… со мной он будет обращаться хорошо, и как еще хорошо…
«Он» возвратился!
Отцу действительно стало лучше, но однажды ему захотелось сухих банок — без этого он боялся выйти из дому. Он чувствует, что от лежачей и сидячей жизни вся кровь скопилась в одном месте. Надо разогнать ее! Кроме того, у него немного ломит спину, а против этого банки — испытанное средство.
Я задрожала, как в лихорадке: ставит банки не сам фельдшер, а его «подручный».
— Ты пойдешь за лекарем? — спрашивает меня отец.
— Что ты? — перебивает мать. — Девушка невеста…
Пошла мать.
— Почему ты так бледна, дочь моя? — спрашивает отец с испугом.
— Так, ничего.
— Уже несколько дней… — допытывается отец.
— Тебе это кажется.
— Мать тоже говорит.
— Пустяки.
— Сегодня, — старается обрадовать меня отец, — тебе будут примерять твои свадебные наряды.
Я молчу.
— Ты совсем не рада?
— Почему же мне не радоваться?
— Ты ведь не знаешь даже, что шьют тебе.