И лишь только начинаю думать, я весь ухожу в свои мысли, и игла падает из рук. А смиренномудрая Мирьям-Двоше швыряет мне в голову, что под руку попадется… Она желает, чтобы «Берель-Колбаса» меньше думал и больше работал.
Но что мне делать, когда я
Ах, чуть было не забыл:
Осенью мне подвернулся как-то совсем особенный заказец. Чего только не придумают женщины! Входит Фрейдель, сборщица для бедных, в каких-то чудовищно громадных рукавицах на руках. Смотрю — пара мужицких сапог, — я думал, что лопну от смеха
— Доброго утра! — говорит она своим сладеньким голоском. — Доброго утра, Береле!
Она — подруга моей жены и, подобно всем, называет меня обыкновенно: «Берель-Колбаса»! И вдруг — «Береле!» И так это, знаете, сладко, хоть варенье вари. Догадываюсь, что у нее есть какая-нибудь просьба ко мне…
Я думал, что она стащила эти сапоги с крестьянской телеги (ведь это не хуже, чем мелочь из кружки) и хочет спрятать их у меня, и потому спрашиваю ее строгим тоном:
— Чего вам?
— Сейчас же серчать! — отвечает она еще слаще (просто мед изо рта у старухи течет), — сейчас же: «Чего вам!» А где твое «здравствуйте?»
— Пусть будет «здравствуйте»! Пожалуйста, покороче!
— Чего ты торопишься, Береле? — улыбается она еще умильнее. — Я пришла спросить, нет ли у тебя нескольких кусков меха…
— Ну, а если есть?
— Я бы предложила тебе кое-что.
— Ну? Что там? Говорите!
— Если б ты был добрым, Береле, ты бы мне подшил вот эти сапоги кусками меха. У меня и было бы в чем пойти к «Слихос»[46], а ты без большого труда сделал бы богоугодное дело.
Вы понимаете — гешефт! «Почти задаром богоугодное дело!»
— Вы знаете ведь, — говорю я ей, — что Берель-Колбаса не занимается богоугодными делами…
— А что? У бедной еврейки ты возьмешь деньги?..
— Нет, не деньги! Я вам сделаю это совсем за пустяк: я вам подошью сапоги, а вы мне расскажете грехи своей молодости…
Не согласна, — так я отослал ее к переплетчику.