Правда, нужда свела в могилу его первую жену, ну так что же? Какая разница? Дерет его за бородку другая, раз бородка сама просится, умоляет, чтоб ее пощипывали. И, право, удержаться трудно!
Даже мне, чуть увижу ее, стоит большого труда не ущипнуть.
Но что же произошло? Всего только то, что я сшил ему штраймель!
Должен сделать чистосердечное признание, что почин тут был не мой. Мне это и в голову не пришло бы. Община заказала, я и сшил. Но чуть община узнала, что штраймель, которую мне заказали, которую я, «Берель-Колбаса», сшил, приезжает, — вся она поспешила за город за целую версту с великой радостью, с парадом. Бежал стар и млад, больные повыскочили из кроватей. Выпрягли лошадей и все разом захотели запрячься и повезти мою штраймель. Бог знает, какие стычки вышли бы из этого, какие оплеухи, какие доносы! Но нашлась умная голова, которая посоветовала устроить аукцион. Лейбель-мельник дал 18 раз по 18 злотых, за что получил почетное право впрячься
Ну, какова сила моей штраймель?
Моя смиренномудрая, кроме «Берель-Колбаса», честит меня еще и сластолюбцем, и наглецом, и похабником и всем, что только на язык ей попадает.
Конечно, такова уже человеческая натура, — люблю красное словцо, люблю подпустить шпильку Лейбу-мельнику в глаза и за глаза… Люблю также, нечего греха таить, поглядеть и на служаночек, что берут воду из колодца насупротив — они ведь не когены перед кивотом[48].
Но, верьте мне, не
Я знаю, что когда моя смиренномудрая бросает мне ключи через стол, то она это делает по приказанию моей штраймель. Меня она и слышать не хочет, но штраймель моей она
Возвращается она из мясных рядов накануне праздника или субботы без мяса и проклинает мясника — я знаю, что мясник ничуть не виноват, то штраймель моя не дает ей сегодня делать кугель.
Берет она совсем еще хороший горшок и выбрасывает его на улицу, я знаю, что это штраймель моя вышвырнула горшок. Берет она кусок теста, бросает его в печь, поднимает руки и закатывает глаза к потолку, — я прекрасно знаю, что потолок ровно ничего из всего этого не понимает, и этот кусок теста сожгла моя штраймель!
И я при этом знаю, что моя смиренномудрая супруга не единственная в общине, а община — не единственная у Бога; в общине много таких правоверных жен, а у Бога много, очень много таких общин. И моя штраймель повелевает всеми миллионами миллионов правоверных жен!
Миллионы ключей бросаются, миллионы женщин не делают кугелей, миллионы горшков разбиваются вдребезги на мостовых, а сжигаемыми кусками теста я бы взялся прокормить полки, легионы нищих!
И кто все это делает? Все моя штраймель, — дело рук моих!
Перейдем опять к позументщику. Вот он сидит насупротив моего окна, Лицо его лоснится, точно его салом вымазали.
Чего он сияет? Чего так искрятся его бегающие глазки?
Он скрутил пару золотых погон.
Во-первых, мы прекрасно знаем, что такое золото и что мишура. Во-вторых, мне известно, что пара погон имеет под своим началом в десять раз больше солдат, чем енотовая шуба Лейбеля — сермяг и полушубков. А все-таки пусть самый крупный золотой погон издает приказ: «Десять быков зарежь, и только полбыка вари!» «Помирай с голоду, имей посуду четырех родов, а вымя еще на опрокинутой тарелке!» «От каждого куска брось часть в огонь и в воду!» Или: «Каждый жених обязан предварительно показать мне свою невесту, а каждая невеста — своего жениха!» «Хочешь ли, не хочешь, со мною — все, без меня — ничего!»
Крупнейшая генеральская эполета не отважилась бы и мечтать о чем-нибудь подобном. А если бы и решилась на это, то всю страну пришлось бы наводнить солдатами: у каждой кровати — хотя по паре казаков, чтобы караулили друг друга, а оба вместе — кровать. И сколько при этом было бы обманов, краж, контрабанды! Господи, если бы мне столько добра иметь!..
А моя штраймель делает все это тихо и благопристойно, без нагаек, без казаков.
ebooksa