– Они не планировали сбежать, – объясняю я Леви. – Они отправились за помощью.
– Между бегством и жертвенностью очень тонкая грань…
Мне непонятен смысл этих слов, но я слышу, как Леви подходит к окну, и представляю, как он выглядывает из него на освещенный звездами лес и луну, висящую низко на небе.
– Я чувствую в них перемену, во всех. – Леви тщательно подбирает слова прежде, чем они слетают с языка. – Они больше мне не доверяют. Они думают о внешнем мире. О том, чего они лишены, а не о том, что имеют здесь.
Я провожу пальцами по стеганому одеялу, на котором сижу. Нащупываю знакомые швы – узор из маленьких треугольников. В нем нет ни дырок, ни рваных кромок, в отличие от большинства вещей в Пасторали. Его берегли и вовремя чинили.
– Они все еще тебе доверяют, – завожу я снова старую пластинку.
Я всегда поддерживала, успокаивала Леви.
– Им просто нужно дать понять, что ты тоже им доверяешь и принимаешь решения ради них, а не себе во благо.
– Все, что я делаю, я делаю для них, – фыркает Леви.
Он опять развернулся, голос устремился не к окну, а ко мне.
– Эти два человека перечеркнули бы все, что я делал для общины, подорвали бы весь мой авторитет, если бы смогли уйти по этой чертовой дороге дальше. Если бы добрались до поселка.
– Но почему?
Леви направляется к кровати.
– Мы не знаем, что там есть, – отвечает он скорее самому себе. – Мы не знаем, что там осталось.
– О чем ты говоришь?
Вздохнув, Леви прикладывается к фляге. Комната уже насквозь пропахла алкоголем, он пропитал стены, постельное белье, его кожу. Словно не один Леви, но и сам дом накачался виски.
– Они повели себя как предатели, – наконец категорически заявляет Леви.
– Они не были предателями, – возражаю я. – Они просто хотели спасти дочку Эша.
Дыхание Леви становится более глубоким, вдохи и выдохи – тяжелыми.
– Не важно, почему они это сделали. Важно, что они на это пошли. Их надо было наказать.