Выражение лица у парня было угрюмым, растерянным, точно он не был уверен, как его примут в родных краях после длительной отлучки. Да и примут ли вообще… В голосе прозвучали грустные нотки, Абелит их сразу расслышал. Помолчав, он заметил:
— Тебе к прокурору бы наведаться. Жалко, не догадались, пока в городе были. Мимо ведь проезжали, помнишь?
Это было сказано как бы невзначай, и сначала парень даже не обратил внимания. Автобус проехал добрую сотню метров, только тогда он поднял голову, лицо было перекошено. И казалось, вместе с поднятыми вверх бровями еще больше затопорщились его короткие волосы, а глаза округлились, как у совенка.
— К Межлауку? Чтобы я пошел к Межлауку?
— Ну да, — кивнул шофер, — обязательно надо сходить, и чем скорее, тем лучше.
Парень не спускал с него негодующих глаз. Облизав пересохшие губы, он повторил:
— К прокурору? Чтобы я пошел к прокурору? Ты что, спятил? Соображай, что говоришь! Чтобы я сам к зверюге этому в лапы… Ищи дурака. Это он меня за решетку упрятал. Я на суде юлил и так и сяк, и отвертелся бы, если б не этот! Взял слово и пошел крыть… такой, сякой, разэтакий, отщепенец, опасный элемент, враг советского строя, таким, мол, только и сидеть за решеткой. Ты понимаешь — политическую пришивает! А я слушаю, глазами хлопаю! Вся вина моя, дескать, в том, что немножко опоздал родиться, а то бы на войне был героем и все в таком духе. Враг советского строя… Ты понял, к чему гнет! А я честный советский жулик, и плевать мне на все остальное.
— Да ты не ори, я не глухой, — сказал Абелит спокойно. — Видишь, народ там уже навострил уши: что́, думают, расшумелся.
— А я вообще могу помолчать, раз тебе не нравится, — ответил его угрюмый собеседник и действительно замолчал.
Мимо промчался грузовик, подняв облако пыли. Абелит сбавил скорость. Пыль, подхваченная ветром, оседала во ржи.
— Ну, ну! — заговорил Абелит как ни в чем не бывало. — Что дальше?
— Что дальше? Будто сам не знаешь… Припаяли, сколько прокурор попросил. Адвокат мой, правда, в поте лица меня защищал. За всю жизнь о себе не слыхал столько хорошего, сам чуть не прослезился… А твой прокурор знай себе ухмыляется да поигрывает карандашиком. До сих пор его ухмылочку с карандашиком помню. Ну, думаю: «Попался бы ты мне в темном закоулке!» Потом, значит, дали мне последнее слово. Я, как водится в таких случаях, голубком ворковал, выжал из себя слезинку: граждане судьи, простите, я больше не буду… Ну и что-то в этом роде, а про себя думаю: без толку все, не миновать мне решетки и дальней дороги… Так оно и вышло. Так и вышло. А ты посылаешь меня к прокурору Межлауку! Да меня от одного имени его воротит… Нет, я вижу, ты совсем тут размяк: ребенком уже обзавелся, с прокурором в корешах…
Выпалив это, парень презрительно фыркнул, но его насмешки, казалось, ничуть не задели шофера.
— Отец у тебя есть? — помолчав, спросил он.
— А твое какое дело! — огрызнулся попутчик.
— Значит, нет, раз лаешь как собака. Я тоже без отца вырос. — И потом добавил: — На войне погиб. Может, в том-то и беда наша — безотцовщина. А ты все-таки дурак, ой, какой дурак… Ну, ну, не вздумай в окошко прыгать, сиди, не рыпайся. Силком к прокурору не потащу, не бойся. Это я-то размяк? Рассмешил!
Абелит, мотнув головой, полез за сигаретами. Предложил соседу, сам закурил.
— Вот и я так когда-то вернулся домой, — заговорил он, сощурившись, будто защищая глаза от пыли. — Да, вернулся… Ну, думаю, начну новую жизнь. Что было, то было, на том завязал. Не враг же я себе, чтобы снова помышлять о небе в крупную клетку. Да-а! Стал на работу устраиваться. Куда ни приду, один ответ: иди, иди, такой нам не нужен. Будто я, понимаешь, клейменый… А у меня отличная характеристика с печатями, подписями, все как полагается. Возьмут мою бумагу, посмотрят, суют обратно, точно им пальцы жжет. Но жрать-то я должен, одеваться надо и вообще жить… Не дерьмо собачье, которое каждый может ногою пнуть. Человек, черт возьми! В общем, после всех мытарств собрался я с духом, зашел к самому директору промкомбината. Стою, комкаю в руках шапку, прямо как нищий, а сердце колотится. Ну, выложил ему, зачем пришел. В кабинете сидела женщина, вроде бы секретарша, так он ее выпроводил, чтобы без свидетелей… Подошел ко мне и так ласково стал объяснять… Лично он, видишь ли, ничего не имеет против, но пусть я войду в его положение и попробую представить себе собрание, где какой-нибудь товарищ с трибуны бросает ему в лицо примерно следующее: «А вам известно, кто работает на промкомбинате? Бывшие жулики, арестанты. Вот они, ваши кадры! И я спрашиваю вас, может ли человек, окруживший себя всяким сбродом, оставаться руководителем предприятия?» А то еще и в газете пропишут. Словом, ему не хотелось бы ни слышать, ни читать о подобных вещах… А посему, дескать, не серчайте на него, но сами понимаете… Одним словом, катись отсюда… Поглядел я на него, подумал: «Шкурник ты несчастный. Да, может, у меня теперь душа во сто раз чище твоей темной душонки».
Абелит покосился на своего попутчика. Ему показалось, что тот усмехнулся. Нет, парень по-прежнему сидел, погруженный в свои мысли, и лишь изредка поглядывал в окошко. Абелит продолжал:
— Тебе-то, может, и смешно, а мне тогда не до смеха было. Не знаю, каково тебе будет, когда пойдешь обивать пороги учреждений… Вот так я и мотался между небом и землей: в рай не берут, потому что грешен, и на земле не желают с тобой дела иметь. Обозлился я на весь белый свет, решил избить кого-нибудь или обокрасть… Э, думаю, пропадай все пропадом! И тут вспомнился мне прокурор: ведь это он кашу заварил, пускай теперь помогает расхлебывать, пусть обратно в лагерь посылает, там, по крайней мере, меня человеком считали. Рванул в сердцах дверь этой самой прокуратуры. Гляжу — сам! Встречаю Межлаука в коридоре, он глаза на меня вытаращил. «Абелит, ты уже на свободе?» — говорит таким тоном, будто не прочь меня еще немного помариновать за решеткой. Представляешь мое настроеньице! Привел в свой кабинет, в кресло посадил, сам за письменный. Отдал я ему свои бумаги и тут уж дал себе волю — высказал все, что накипело. «Сажайте обратно в тюрьму, — говорю. — Здесь мне нет житья». Он усмехнулся такой кривенькой усмешкой, у меня прямо мурашки по спине забегали. Пора бы тебе знать, говорит, что в тюрьму сажает суд, а не прокурор. Если, мол, будет за что, тогда другое дело, тогда он, глазом не моргнув, поможет меня упрятать. У нас, говорит, каждый получает по заслугам. И пошел, и пошел. Будто кол на башке затесывает! Уж не думал ли я, что меня с духовым оркестром встречать будут? Пионеры побегут с букетами? Смотрите, смотрите, товарищ из тюрьмы вернулся… «Дайте мне работу, — только и сумел из себя выдавить. — Больше мне ничего не надо». Он еще раз переспросил, в каких конторах я побывал. Услыхал про директора промкомбината, говорит: «К этому и ходить было нечего — перестраховщик, о себе только думает». Честное слово, так и сказал. Ну, думаю, хоть и прокурор, да человек порядочный. А Межлаук тем временем звонит начальнику автостанции, — в заключении я на шофера выучился, первый класс получил, — и, глядишь, слово за слово, уже договорился — возьмут меня. Еще слышу, на другом конце провода интересуются, как я насчет выпивки. Прокурор подмигнул мне и отвечает: капли в рот не берет. И с тех пор, честное слово, пить перестал, а прежде всякое бывало. Стыдно подводить человека. На свадьбе, конечно, малость выпил, но тогда и Межлаук в гостях у меня был. Ты бы видел! Тогда даже сесть было не на что. Два стула — и только. Ничего, обошлись, положили-доски между стульями и порядок. Прокурор выпил стаканчик, я тоже ломаться не стал — святой, что ли! Так о чем я… Да, устроили меня, значит, на автостанцию. Когда пошел туда в первый раз, прокурор со мой отправил следователя, чтобы присмотрел, пока оформят бумаги. И вот по сей день вожу свой автобус. Чем плохо? А ты — зверюге в лапы… Озлобился, что ли, на всех? Это бывает… Но к Межлауку, ей-богу, зайти не мешает. Сам увидишь…
ebooksa