Обитель

22
18
20
22
24
26
28
30

– Куда побежишь? – шипит. – Отца, мать не послушался. В лес убежал. Где тебе еще жить?

Мальчик тут вскинулся, а коза его к земле дернула, к вымени своему прижала.

– Пей! – кричит. – Молочко мое посасывай!

Мальчик стал молоко ее сосать, стал ее вымя рыбье облизывать. Вкусное у больной козы молоко, сладкое. Напился мальчик, коза его и отпустила. Хотел он уйти и чувствует: в ногах силы нет. Лег к костям, смотрит, а кости не козьи. Человеческие черепки, детские. Мальчик глаза закрыл, губы облизнул, застыл, будто спит. А коза на кривые свои ноги вдруг поднялась, хлопнула кровавым пузырем, и стали видны ее зубы – острые, длинные, в тридцать три ряда, в тридцать три зуба каждый ряд. Схватила мертвого мальчика, стала драть, одни кости на землю бросила. Полежала на костях обожравшаяся, а потом снова по лесу пошла, приговаривая:

– Ищу мальчика, ищу девочку, ищу, кто меня несчастную, больную накормит-напоит.

Адриан эту сказку запомнил, потому что сразу такую козу представил. Видел у Яги больных, старых коз, знал, как у них ноги подкашиваются. Сам их доил не раз, противное вымя жал. А у Варвары коз не было, благодать. Только один из старших Варвариных мальчишек его обижал – в первый же день больно ударил, потом при любом удобном случае или за ухо хватал, или в живот бил. Адриан был маленький, терпел, но только ждал подходящего времени. Однажды поймал в лесу гадюку – не специально, просто наткнулся на гнездо, решил взять, не пропадать же добру. Когда в избу воротился, другие мальчики кто где были. Обидчик адриановский на полу углем рисовал – Варвара позволяла, если много ягод собрал. Адриан к нему подкрался и прямо к шее гадюку мордой сунул. Гадюка обидчика укусила, тот вскочил, ударил Адриана, тот змею и выронил. Она сразу в сторону бросилась. Обидчик Адриана еще по лицу задел кулаком, хотел вообще убить, но Адриан его толкнул к печке. Тот упал, головой ударился и затих. Лежит, кровью течет, а вокруг гадюка беснуется, будто слепая.

Варвара на крик прибежала. Лежит старшенький на полу с разбитой головой, Адриашка стоит там же, в углу, смотрит зло, руки в кулаки сжимает. А на полу черная быстрая веревка крутится – гадюка.

Варвара схватила змею у самой головы, махнула об пол, расколола череп. Потом выпрямилась, подошла к Адриашке, ударила его по лицу змеиным хвостом раз, другой, сильно, так, чтобы красные следы сразу пошли.

– Что с твоим братом случилось? – спросила.

– От гадюки убегал, – сказал Адриашка. – Головой ударился.

Варвара его молиться у трупа поставила. А на следующий день отправила в Обитель, наказав брату сына в колодце подержать, потому что никак иначе из него дурь было не выбить.

Варвара открыла глаза, посмотрела на странную коротковолосую девочку, которую один из братьев крепко держал за узкое плечо. Девочка хлопала глазами, все изображала из себя что-то. А изображать было нечего. Варвара уже и рубашку, и трусы девочкины осмотрела. Такое белье не то что в Обители, и в городе Варвара не видела.

Мишка часто моргала, чтобы была возможность быстро смотреть по сторонам. Лицо при этом старалась делать тупое, хотя отлично понимала, что убедить эту старуху в своем обительском происхождении не выйдет. Старуха прощупала ткань трусов и рубашки, к тому же внимательно осмотрела Мишкины пальцы, ровно стриженные ногти. Нужно было любыми силами сбежать, а там уже думать, что делать дальше.

Старуха отошла, заговорила с одним из братьев. Тихо, не разобрать. Мишка зажмурилась, будто пытаясь не заплакать, вся превратилась в слух и все равно услышала только одно слово: «Успенский».

Возможно, с побегом можно было подождать. Если старуха собиралась отвезти ее в Успенский монастырь, тот самый, в котором оказалась маленькая Ева, то нужно было сначала найти девочку, а потом уже пытаться освободиться. Кроме того, если ее собирались куда-то везти, это означало, что есть время придумать какое-то объяснение своей ситуации. Мишка, не открывая рта, стала молиться:

Господи, наставь сестру Твою Мириам, защити и сохрани среди этих людей…

Варвара подошла к девочке, взяла рукой за подбородок, повертела. Все не решалась везти ее в монастырь, потому что про таких бесовок известно: допустишь к братьям, враз с ума сведет. А что перед ней бесовка, Варвара только сейчас поняла.

Голос брата всегда ее успокаивал, наставлял, но медленно, не сразу. Сначала она, когда его слышала, раздражалась монотонности, тяжести, болезному хрипу. Вот и в этот раз после разговора сперва подумала о прошлом, об Адриашке, про которого, судя по тону, брат уже решил, что оставят его при церкви. Наверняка сейчас должность подыскивают, может быть, даже в том же Успенском монастыре. Теперь же сообразила, что для девчонки с дорогим бельем есть одно объяснение: бесовка. Как Адриашка, как Гриша. Ведь дети не все хорошие, это еще Серафима объясняла, когда работала в школе.

Есть среди детей такие бесоватые, которые своего ума не имеют, делают то, что другие скажут, повторяют за взрослыми. Обычный ребенок никогда ногти так стричь не станет. И что крестик на ней – ничего не значит.

Варвара хлопнула девочку ладонью по щеке, приказала: