Тамада

— Возьми лепешку, налей айрана — это лучшая еда для чабана. Нам ничего другого не надо, — миролюбиво ответил тот.

— Если вам не нужно, то мне нужно! Я не хочу от вашей холодной жратвы наживать себе язву желудка.

— Клянусь, ничего с тобой не случится, если ты проведешь ночь, как и все мы, как провожу тут я десять лет подряд.

— Клянусь, Керим, — использовал его же любимое словечко Азрет, — смотрю, ты начал болтать много лишнего. Оставь свой доп-доп[15] и делай то, что я приказал. И пошли кого-нибудь из ребят в село, пусть притащат пару бутылок водки.

— В такую погоду, в темноте туда никто не сможет проехать. Да и к спеху ли? Дождись утра.

— Нет, пошли сейчас. Я тебе приказываю!

— Клянусь, Азрет, неправильно поступаешь. У тебя нет никакой жалости ни к людям, ни к животным.

— Это не твое дело.

— Напиши распоряжение, иначе не буду резать.

— Ты это брось! Смотри-ка, распоряжение ему еще надо. Письменное. Ты что, моему слову не доверяешь? Режь! Спишем актом. Это в моей власти.

— Без распоряжения не буду резать.

— Ну, тогда без тебя будем резать, — зло сказал Азрет и обратился к Езю, своему ровеснику: — Иди, поймай барашка.

Но все четверо чабанов, будто сговорившись, вышли из коша.

— Чтоб вы от чумы околели! Чтоб вас всех похоронили со свиньями! — задыхаясь от ярости, кричал Азрет.

В ту ночь чабаны не вернулись в кош. Встретили зарю в кошаре.

Рано утром Азрет уехал в аул на лошади Керима, ни словом не обмолвившись с чабанами.

8

Старый Керим стоял у кошары и смотрел вслед уезжавшему Азрету. Сегодня туман поднялся высоко, но солнце еще не открылось, — и долго было видно, как их заведующий медленно пробирается по глубокому снегу, иногда останавливается, давая, должно быть, передых лошади, которая по брюхо увязает в снегу, а со стороны кажется, будто Азрет то и дело натягивает уздечку, раздумывая, ехать дальше или вернуться.

«Лучше бы ты никогда не возвращался сюда», — подумал старый чабан. Овчарка, крупная, похожая в своей поджарости на волка, присела у ног Керима, навострив уши и устремив взгляд в сторону удаляющегося всадника, всем своим видом выказывая готовность броситься вдогонку и наделать переполох.

И пока Азрет не скрылся за горизонтом, старый Керим стоял, вспоминал и думал: «Ах, Жамилят, дочка! Вряд ли ты поведешь колхоз с такими вот помощниками. Обнадежила нас, но как его, сено-то, привезти сюда? Клянусь, такого снега я за всю жизнь не видел. Просила ты, чтобы оставшееся сено мы растянули на три дня. Это можно, так и делаем, но что потом? Потом сердце зайдется, когда настанет час резать овец. Какая душевная мука для каждого из нас, когда овцы станут страдать от бескормицы! И снег обагрится кровью, когда придет их час, а мы... мы даже не в силах будем перерезать всю отару в две тысячи толов — сил не хватит... Куда подевалось сено, которое предназначалось нам? Этот Азрет заставил меня расписаться за уйму сена, а сюда, к нам, не попало и половины... Но ты сказала — и мы ждем с радостью и надеждой. А пока надо работать».

— Эй, ребята, таскайте еще воды, и в холод животное не может жить не пивши. Очищайте корыта, растопите в них лед горячей водой. Кто знает, может, с помощью аллаха, доставят нам сенца... Соберите на полянке в кучу бурьян и кустарник, отнесите туда кизяк... — бодро давал он распоряжения чабанам.