Лина решила вернуться в оливковую рощу у пруда. Картина с оливой была ей дороже всех, что она успела написать. Краски немного смазались, но в основном пережили ее истерику. Сегодня Лина взяла шляпу и купальник. На всякий случай. Она считала, что вернуться туда будет храбрым поступком. Правда, для нее что угодно храбрый поступок.
С прошлого раза, девять дней назад, тропа наверх словно бы стала еще круче, а переход от каменистого утеса к зеленому лугу – еще резче. Когда впереди показалась та живописная рощица, кровь у Лины быстрее побежала по жилам. Лина вышла на то же место, где стояла в прошлый раз. Даже три ямки в земле от ножек этюдника сохранились. Бережно поставила холст и выдавила на палитру комочки свежих красок. Вдохнула чудесный запах красок. Как хорошо…
Она смешала точный оттенок из серебристо-серого, коричневого – для теплоты, зеленого и синего: даже удивительно, сколько синевы в листьях оливы. Каждый словно отражал кусочек неба.
Лина покорилась медленному гипнозу глубокой сосредоточенности. В этом состоянии она чувствовала себя безопаснее всего и предпочитала оставаться в нем гораздо дольше большинства людей. Она была словно удивительные лягушки, которые на зиму впадают в такую глубокую спячку, что сердце перестает биться. Ей это нравилось.
Она услышала всплеск. Подняла голову, с усилием заставила чувства пробудиться. Поморгала, чтобы глаза снова увидели три измерения как три измерения. Снова раздался всплеск. Неужели в пруду кто-то плавает?
Это ощущение, возникающее, когда Лина думала, что совсем одна, а оказывалось, что не совсем, она считала одним из самых противных.
Она отошла на несколько шагов от этюдника и выглянула из-за дерева, чтобы увидеть хотя бы часть пруда. Различила голову. Человеческую. С затылка. Скрипнула зубами от досады. Она хотела, чтобы это был ее заповедный уголок. Почему люди не могут сдержаться и не соваться сюда?
Наверное, надо было тут же уйти. Но вместо этого она сделала еще два шага вперед – чтобы лучше видеть. Тот, кого ей было лучше видно, повернул голову, и вдруг выяснилось, что у него лицо Костаса. В этот самый миг он увидел, что она глазеет на него – подсматривает, как он плавает в мелком пруду.
На сей раз это он был обнаженный, а она одета, однако, как и в прошлый раз, это она съежилась и покраснела, а он продолжал спокойно стоять.
В прошлый раз она разозлилась на него. На сей раз – на себя. В прошлый раз она решила, что он тщеславный ничтожный нахал, – на сей раз она поняла, что сама такая. В прошлый раз она только и могла думать, что о своей наготе, как одержимая, – на сей раз она могла думать только о его наготе.
В прошлый раз он не шпионил за ней. В прошлый раз он не преследовал ее. Похоже, он настолько же оторопел при виде нее, как она при виде него.
До сих пор она думала, что он вторгся в ее заповедный уголок. Теперь понимала, что это она вторглась в его.
Лина!
Я уверена, что сегодня та самая ночь. Что будет, я не знаю, но Штаны у меня, а это почти то же самое, что знать, что ты, Тиб и Кармен рядом, так что ничего плохого не может случиться.
Как я по всем вам соскучилась! Прошел уже месяц и почти три недели. Съешь там за меня кусочек спанакопиты, хорошо?[6]
Би
Бриджет забралась в спальный мешок в Штанах и футболке. У Штанов обнаружилось еще одно волшебное свойство: на такой жаре они не липли к телу и прекрасно продувались. А когда будет прохладнее, думала Бриджет, они, наверное, будут тесно облегать и греть.
Спать она, конечно, не могла. Да и просто лежать на месте. Ноги не желали успокаиваться. Конечно, вздумай она пройтись по лагерю, ее бы тут же поймали и водворили на место, даже не дав набедокурить как следует. Поэтому она пошла на мыс. Села там на камень, подвернула Штаны до колен и опустила ноги в воду. И вдруг пожалела, что у нее нет удочки.
Она вспомнила, как они с братом, когда были маленькие, ездили на восточный берег залива Чесапик. Ходили там рыбачить каждый день. Это, наверное, единственное, что брат соглашался делать на свежем воздухе. Каждый день он оставлял себе самую крупную добычу. Научился чистить и потрошить рыбу. А она каждый день выпускала весь улов обратно. И еще долго мучилась совестью, представляя себе, что у всех рыб в реке Уай теперь дырки в губах.
А маму на Чесапике Бриджет не помнила, хотя и знала, что она там была. Может быть, у мамы был очередной период упадка сил, когда она весь день лежала в постели, занавесив окна, чтобы свет не бил в глаза.
ebooksa