Любое общество, а особенно религиозная корпорация, всегда будет пытаться заставить каждого своего члена жить так, будто никакой личной веры у него нет. Это полностью относится и к сообществам христиан, даже не одних только корпораций профессионально верующих (например, клира). Под таким общественным давлением вера и на самом деле может пропасть, и так чаще всего и бывает. Сама по себе необходимость быть «не как все» — это непереносимый психологический дискомфорт не менее чем для 60
Из этого абсолютно не следует, будто никакие религиозные корпорации не нужны для людей, имеющих личную веру. Просто необходимо понимать, что они даются в первую очередь для обучения собственной воли, то есть способности следовать своей вере и своему выбору и никогда не растворяться ни в каком стаде, даже если стадо — это паства. Церковь называет христиан словесными, то есть разумными овцами именно для того, чтобы отличить их от баранов.
2 Риски для психики меньше, чем кажется со стороны
Личный религиозный выбор и необходимо связанный с выбором личный религиозный поиск — это также испытание и для личной, а не только общественной психической устойчивости. Выражая общественную конвенцию, выдающийся психиатр Бинсвангер определил психическое здоровье как «безмятежное пребывание среди вещей». Вера дает безмятежность по отношению к вещам, но лишает «пребывания» среди них. А по отношению к невещественному вера лишает «безмятежности»: темы греха, вины перед Богом и страха Божия с точки зрения безбожной психологии можно описать в лучшем случае как невроз, так как, с точки зрения безбожной психологии, речь идет об отношениях с воображаемыми объектами. Впрочем, даже с точки зрения безбожной психологии эти воображаемые объекты могут рассматриваться как полезные элементы адаптационных механизмов, позволяющих невротику социализироваться.
«Народное православие» (у любого народа), если рассматривать его на личном уровне, как раз и создает ряд воображаемых объектов, служащих опорой для адаптационного механизма индивидуальной психики. Это надежно и эффективно. Но беда в том, что личная религиозность (в отличие от «народной») как раз этот механизм и разрушает. Она говорит предметам народной веры, что они суть воображаемые объекты, и хочет объектов более реальных, пусть и не обязательно абсолютно не совпадающих с предметами народной веры. В конце концов, никакое познание реальности не обходится без воображения, и само воображение является средством познания, а процесс познания — процессом творческим…
Поэтому личная религиозность — это всегда дополнительный и очень большой риск психического заболевания, или, точнее, того, что назвал бы заболеванием Бинсвангер. Чтобы не рассуждать на тему сравнительной первичности курицы и яйца, скажем, что оба этих явления тесно взаимосвязаны. Конечно, всегда есть шанс создания верующим человеком адаптационного механизма для себя лично, и это и предполагается православной аскетикой, — но не всем это удается. И уж точно никому это не удается легко. Всем приходится терпеть как минимум — скажем так — «психические перегрузки». Личная религиозная вера отличается от «народной» примерно так же, как полет на реактивном истребителе отличается от полета в кресле пассажирского авиалайнера: у этих транспортных средств разное назначение, а потому разные подходы к понятиям комфорта и безопасности.
Итак, если от личной религиозной веры столько неудобств, то кому она нужна? Избегая сейчас богословских объяснений, достаточно сказать, что вопрос так не ставится. Может, ты хочешь его так поставить, но он не ставится. Предмет религиозной веры просто есть и все. При всей своей нематериальности он никак не менее реален, чем любой предмет материального мира вокруг нас. Как каждый из нас сам для себя. Можно, наверное, убедить себя, что я сам не существую (например, путем какой-нибудь очень глубокой медитации), но это трудно и неконструктивно. Вот так же и реальность, которая открывается индивидуальной верой. Убедиться в ее отсутствии — это для человека верующего упражнение из того же ряда, что убедиться в отсутствии самого себя.
Вера, разумеется, проверяема. В этом смысле верен афоризм, приписываемый католическому теологу XX века Карлу Ранеру: «Я не верю в чудеса — я на них опираюсь». Чудесами обычно называются случаи, когда всякая другая реальность, кроме реальности веры, говорит, что такие случаи невозможны, а они случаются. (Тут логически следовало бы привести философское рассуждение о том, что верифицируемость и фальсифицируемость данных личной веры принципиально не отличаются от того, что имеем в остальной жизни, включая науку, и что теория научного знания Карла Поппера, утверждающая обратное, неверна даже для науки, — но те, кого это по-настоящему интересует, уже сами прочитали Томаса Куна и Имре Лакатоса, не говоря о более поздних авторах, а кто не прочитал, может пойти и прочитать).
Человеческое знание все в целом, а не только религиозная вера, базируется на некоей недоказуемой очевидности. Сегодня образованные люди об этом знают из трудов упомянутых выше Куна и Лакатоса, а еще (и, может быть, в первую очередь) Курта Гёделя, а все вообще люди могут в этом убедиться еще проще, начав с самонаблюдения: мое собственное знание о чем бы то ни было имеет предпосылкой мое собственное знание о моем собственном бытии. Оно очевидно для меня лично, но абсолютно недоказуемо даже для меня лично. Нет никаких способов перейти от каких-либо опытных данных, доступных мне относительно моего собственного существования, к логически безупречному выводу о самом факте этого существования. Но для меня факт моего существования ясен без доказательств. Легко догадаться, что и у остальных людей, даже если они обладают особыми научными знаниями, это не может быть иначе. Это, повторю, соответствует природе человеческого знания вообще.
З Вера в Церковь — противоположность религиозной вере в собственное Я
Если у тебя есть религиозная вера, то ты можешь с ней обойтись только одним из двух способов: либо решить, что она открывает нечто только для тебя одного, либо решить, что есть еще другие, которые видят и знают то же самое (и тогда уже, вероятно, даже и такие, у кого это выходит получше, чем у тебя). К чему ведет первое решение — обсуждать не будем, sapienti sat. Остается второе.
Если так, то можно себя поздравить с обретением общей «альтернативной реальности» с неким неопределенным кругом лиц, с которыми, следовательно, предстоит, так или иначе, знакомиться. Это не только твои современники (с которыми познакомиться как раз труднее: ты не знаешь пока что, как с ними установить систему определения «свой — чужой»), а и какие-то исторические личности.
Важно то, что эти личности, даже если они жили не в одно и то же время, принадлежат к некоторой общности, а точнее сказать, общине. Ведь у всех у них была одна общая вера — одна на всех. Общность веры — не психологическая категория, как полагают неверующие, а онтологическая. Поэтому общность веры — это общность только им одним доступной реальности. В христианстве эта реальность называется Церковью. Разумеется, Церковью в мистическом смысле слова, а не в эмпирическом смысле земной организации, в существование которой верят даже атеисты. Церковь (в этом мистическом смысле слова) важна настолько, что о ней специально сказано в Символе веры (наиболее краткой и общепринятой формулировке того, во что верят христиане).
Получается, что абсолютно индивидуальный факт веры приводит тебя с абсолютной же необходимостью в некий коллектив. Но сам этот коллектив такой, что его границы определяются только самой же верой. Они заведомо не определяются до конца никакими «общечеловеческими» критериями. Этот коллектив в христианстве называется Церковью. Но если границы Церкви определяются реальностью веры, то это значит, что они заведомо не совпадают с границами ни одной из земных церквей, ведь границы церквей определяются вполне внешними и формальными критериями, так что всегда можно сказать, кто принадлежит к той или иной церкви, а кто нет. Про принадлежность к Церкви так сказать нельзя.
Тогда не все ли равно, к какой из земных церквей принадлежать? Не одинаковое ли у них отношение к Церкви с большой буквы, то есть неопределенное? Нет, не одинаковое. Оно всегда неопределенное, но неопределенное не одинаково, а по-разному. Но ведь это совершенно неочевидно. Тогда откуда это известно?
Здесь нужно сделать серьезную паузу и глубокий вдох и выдох. У нас ведь только что поплыла система координат, и мы это не сразу заметили. Мы начинали с исключительно индивидуальной веры. Субъектом этой веры, то есть центром системы координат, в которой мы рассуждали до сих пор, было наше Я. Не выходя из этой системы координат, мы заметили, что мы тут не одни. У той же самой веры есть и другие субъекты, и они, точно так же, как мы, являются центрами своих собственных систем координат. Но рядом есть и разные другие веры с различными своими собственными субъектами. Совершенно непонятно, как отличать «своих» от «чужих». С виду никто ничем особенным не лучше другого…
Когда «с виду» видится такой хаос, то надо что-то делать с самим «видом», то есть с точкой зрения. Оставаясь дальше на точке зрения своего Я, мы или сойдем с ума, или впадем в одну из двух разновидностей религиозного индифферентизма: либо признаем примерно одинаковую степень реальности за всеми вообще видами религиозной веры, не исключая атеизм (как веру в то, что никакого Бога или богов нет), либо просто махнем рукой и на этом закончим с религиозными интересами.
Мы подошли к развилке, после которой дальнейшее наше религиозное будущее всецело зависит от нашего отношения к точке зрения своего Я. Мы можем выбрать (как это стало типичным для человека европейской культуры в XX веке) именно собственное Я как высшую религиозную ценность. Тогда наш путь — это секулярный агностицизм или такая религиозность, которая признает относительную правоту всех вообще религиозных вер. В последнем случае не возбраняется какую-то из этих вер любить больше остальных; сути дела это не меняет. Строго возбраняется лишь одно: утверждение эксклюзивной истинности одной из вер (даже если при этом делать оговорку, что в других верах тоже бывает что-то истинное, но фрагментарно и в смеси с ложным).
Отношение к ценности точки зрения своего Я — это отдельный вопрос и тоже, в сущности, религиозный. Мы уже в самом начале прошли ту развилку, на которой был выбор между допустимостью и недопустимостью ею просто-напросто пренебречь. Выбрав личный религиозный выбор, мы тем самым выбрали недопустимость. Совсем без точки зрения моего Я у меня не будет меня, а тогда не будет субъекта моей веры, а значит, не будет ее самой. Вместо религиозной веры будет мазохистическое подавление личности — одна из распространенных в религиозной среде психопатологий. Поэтому остается только выбор между приоритетностью и неприоритетностью точки зрения моего Я. Что будет в случае выбора приоритетности точки зрения моего Я, нам уже понятно. А какова альтернатива?
4 Границы Церкви: принцип иерархии вместо членских билетов
ebooksa