Витя все еще выглядел весьма раздраженным, хотя и несколько смягчился. Совершенно очевидно — ему было обидно, что его слова никто не воспринимает всерьез. С другой стороны, если бы он продавил свою точку зрения в этом вопросе, то он бы и нес ответственность за возможную неудачу, а в этом случае может представиться возможность произнести такое сладкое для собственной души "я же говорил". Это создавало противоречивое отношение к своей неуслышанности у Виктора, но оттого горечь его не уменьшалась. По натуре своей он был человек говорливый — больше всего любил обсуждать свои экзистенциальные переживания наедине с кем-либо, но сейчас он замолк и уставился в книгу. Но все равно он говорил, даже когда молчал. У себя в голове Витя вел многословную дискуссию с Антоном по поводу самых важных жизненных вопросов, касающихся их места в мире, образа жизни, идеи фатальности и необходимости осознания происходящих с ними явлений как высшую благодать в обертке из страданий, которую он подчерпнул из книги. В каждом из этих споров он вышел победителем, и очень хотел перенести победу из своей головы в реальность, но его останавливала обида. Сам он был уже не очень обижен после осознания того, что остался в беспроигрышной позиции, но показать, что об его мнение непозволительно вытирать ноги было него святым делом. Витя молча сидел на перилах лестницы в кабинет надув ноздри.
Антон не замечал эмоций Вити — его внимание захватил участившийся поток гостей, проходящих мимо лестничного пролета. Он чувствовал их дыхание; улавливал ароматы похоти и страсти; а тепло их тел завихряло воздух и потоками относило себя прямо на его холодную бледную кожу. Голод Антона становился нестерпимым. Всей своей натурой он желал его утолить. Представляя, как вот-вот он бросится в толпу и устроит бойню, он приближал наступление точки невозврата. Моральная сторона, опасность быть раскрытым, риск подставить своих приятелей переставали его заботить. Он чувствовал, как он проваливается в темную пучину. Глаза начинал застилать туман, а живот по старой привычке вопрошал насытить его. Сопротивляться этому желанию было бесполезно, Антон вот-вот должен был поддаться. Его последняя, отчаянная попытка отвлечься на разговор, как это было пару часов назад с мальчиком по имени Влад едва ли имела шансы на успех, но другого ничего не оставалось.
— За что нам все это? Почему мы страдаем? — Закричал Антон и вцепился руками в перила.
— Забавно, что ты об этом заговорил — начал Виктор с энтузиазмом — а, нет, забудь. — Виктор стянул улыбку с лица и снова устремил взгляд в книгу
— Избавь меня от этого! Избавь! Избавь! — Антон толкал руками перила, а крик его становился все громче с каждым произнесенным словом.
— Да ты чего так завелся то? — недоумевающе спросил Витя — Я просто передумал говорить на эту тему. Это я должен был обижаться, а не ты. И не кричи на меня вообще.
Когда Витя оторвался от книги, чтобы взглянуть на кричащего Антона, ему все стало понятно. Тело Антона трясло как при лихорадке, а зубы стучали друг об друга с силой, с которой хищник вцепляется в кусок мяса. Он подошел к нему чтобы убедиться в своих догадках. Стоило Вите взглянуть на бегающие пустые, и полные голода глаза Антона, как малейшие сомнения развеялись — он был готов впасть в буйство.
— Ты давно ел? — испуганно он спросил у Антона
— Не помню — прорычал тот
— Понятно. — Витя взял Антона под мышку и провел в кабинет Алисы.
Войдя в кабинет Витя приказал Мише спрятаться под стол, но было слишком поздно. Антон сбросил с себя Виктора и на четвереньках рванул в сторону Миши.
— Держи его! — крикнул он Алисе
Алиса настигла Антона раньше, чем он настиг Мишу. Не дав ему добежать до стола, под которым он прятался, Алиса бросилась в сторону Антона и всеми конечностями обхватила его. Антон старался выбраться из ее хватки, брыкался, и метался из одного угла комнаты в другой. Последнее, что он запомнил тогда, было как Алиса зовет Виктора на помощь, а затем следующие два часа прошли как в тумане.
— Дима! Стой — неизвестный голос окликнул Дмитрия Валентиновича сзади.
Обернувшись он увидел, как размахивая подолом летнего платья бирюзового окраса с белой крапинкой его догоняет Лена.
— Какая наглость! Так обращаться к пожилому человеку могут только очень невоспитанные люди! — крикнул он ей вдаль
— Хоть кто-нибудь так общается, кроме как во снах?… Да какой же ты пожилой? Тебе лет двадцать! — Лена громко расхохоталась и ускорила шаг
Дмитрий Валентинович не сразу понял, о чем та говорит, поэтому решил, что она сумасшедшая и не стал обращать на нее внимание, однако идя, сам не зная куда, он все больше начинал сомневаться. Во-первых — он шел шагом твердым и уверенным, отбивая устойчивый четкий ритм своими ботинками, старики же так делать не умеют. Во-вторых — в самом его голосе вдруг появилась давно угасшая энергия — он перестал дрожать и вибрировать и стал сильным и басистым. В задумчивости он все замедлял и замедлял шаг. Лена настигла его около сломанного фонтана в одном из дворов. На улице светило закатное солнце и лучи его играли в лужах, собравшихся еще со вчерашнего дня, как бы создавая второй, зеркальный мир, до которого можно было подать рукой. В особенности это касалось того фонтана. Он не дал воде растечься, и она собралась в нем толстым серебряным слоем неестественной густоты, словно это было старое, слегка мутное зеркало.
— Фух, догнала! — Лена оперлась на Дмитрия Валентиновича, чтобы перевести дыхание.
— Женщина, я вас не знаю. — Дмитрий Валентинович скинул ее руку со своего плеча и попытался пойти дальше.